Евгений Стерх - Бард

– Какое событие? – не понял Боб.

– Когда сбывается пророчество дракона, для моего народа это великое событие, ибо влечет за собой великие перемены, – терпеливо пояснил Риголан. – Так уже бывало не раз в нашей истории. Сегодня сбылось еще одно пророчество дракона – в год, когда сила барона Аштона достигла своего пика, юный бард принес весть о гибели людей на севере. И это означает, что нечто важное для моего народа сокрыто в этой истории. Как Сын Тени, верный долгу, я обязан теперь выяснить, чем происшествие на севере может грозить моему народу, и идти с вами до самого конца. Даже если на этом пути мне придется уйти в Тень навсегда.

– Почему вы говорите так – «уйти в Тень»? – спросил я тогда темного эльфа Риголана. – Разве сами вы – не Тени? Разве не проходит вся ваша жизнь в вечной тени подземелий?

И снова губы Риголана слегка дрогнули в подобии усмешки:

– Ты прав, юный бард. Как гласят священные книги Сынов Тени – «Жизнь – всего лишь Тень от Божьей свечи, пляшущая на стене Бытия короткий танец Смерти».

Дальнейшее наше путешествие до Регентролла хотя и было более продолжительным, чем переход до отрогов Северных гор, но практически никакими неожиданностями или приключениями не ознаменовалось. Во-первых, нам теперь не приходилось тащить на себе снаряжение – мы ехали на ящерах, которые и везли всю нашу кладь. Сын Тени Риголан, естественно, восседал на своем огромном багровом звере, которого, как оказалось, звали Шроттер, что на языке Теней означало «кусающий», или «кусака». Я этого слова не знал, хотя и учил в академии Высокий Слог. Я открыл для себя, что язык темных эльфов весьма отличается от Высокого Слога, на котором были написаны некоторые книги эльфов. Похоже было, что Высокий Слог – либо специально придуманный для общения с людьми язык, либо некое древнее средство общения, одинаково знакомое как людям, так и эльфам. Как такое могло быть – я не понимал. Одно мне стало ясно – сегодня темные эльфы говорят на другом наречии, которое я сам, без переводчика, понять не смогу.

Самка Оррил, чье имя переводилось как «нежная», досталась мне, поскольку Боба она пугалась и при его приближении начинала реветь. Риголан, похоже, наблюдал эту картину с недоумением, но все же пытался приказать Оррил нести молотобойца. Однако самку выручил сам Боб. Он сказал:

– Да ладно, чего скотину мучить? – и уверенной походкой направился к серому в пятнах Рэглеру, на которого Риголан к тому времени уже успел водрузить седло. Увидев приближающегося молотобойца, Рэглер глухо заворчал, но Риголан крикнул ему: «Стоять, Рэглер!», а Боб показал свой огромный кулак и предупредил:

– Во, видел? Только выкинь мне какую-нибудь штуку – как дам по башке, мало не покажется!

Рэглер снова недовольно заворчал, но стоял смирно и позволил Бобу забраться в седло. Поворочавшись в этом седле, явно не рассчитанном на его крупную фигуру, устроившись поудобнее, Боб хмыкнул и сказал:

– Тесновато как-то, но ничего, пойдет.

Я обернулся к самке, которая осталась мне, заглянул ей в глаза. Мне ответил настороженный, угрюмый взгляд.

– Стоять, Оррил! – скомандовал Риголан. Я положил руку на морду самки и прошептал:

– Не бойся, девочка! Я не сделаю тебе больно.

Словно бы поняв мои слова, самка вздохнула, как мне показалось, с облегчением и попыталась ткнуться ноздрями мне в ладонь. Забравшись в седло, я вдруг вспомнил, что хотел задать Риголану вопрос:

– Эй, Риголан! А что означает имя «Грейзер»? – Если мой достойный слушатель помнит, именно так звали самца-ящера в конюшне академии, на котором я учился ездить и которого, как теперь выяснилось, Тибо купил у Риголана.

Губы эльфа слегка дрогнули в подобии усмешки, и он ответил:

– В вашем языке нет точного перевода. Это слово можно перевести как «несдержанный» или «сумасбродный». А можно просто – «дурак».

– «Баламут», – предложил я, и, подумав, Риголан согласил, что, пожалуй, это слово подойдет. Я усмехнулся и покачал головой: – Именно так я и называл этого паршивца!

До Регентролла, куда мы должны были теперь попасть, согласно плану экспедиции, предстояло преодолеть где-то около четырехсот пятидесяти лиг. В нормальном темпе, не напрягаясь, ящеры двигались десять—двенадцать часов в сутки, проходя по сто—сто двадцать лиг в день. В принципе мы могли бы передвигаться и быстрее, но после многочасового сидения в седле тяжело было даже пошевелиться. Все тело, а особенно филейная часть, к концу дня просто раскалывались от боли. Мне начало казаться, что на этом самом месте у меня нарастает мозоль, и даже привычный к езде на ящере Риголан явно уставал в эти дни.