Кристофер Паолини - Брисингр

А под конец этой чудовищной мессы двое прислужников метнулись вперед и, приподняв верховного жреца — или жрицу, что тоже было вполне возможно, — с носилок перенесли его и усадили на полированную вершину алтаря. Затем верховный жрец что-то коротко приказал им. Блеснули два стальных клинка, и ручейки крови, брызнув из обоих плеч жреца, потекли по его телу-обрубку, по доспехам из толстой кожи и стали собираться на поверхности валуна в лужу, медленно стекая затем на землю.

К валуну подскочили еще двое жрецов и стали собирать алую жидкость в бокалы, наполняя их до краев и передавая другим членам братства, которые с жадностью пили кровь верховного жреца.

— Фу! — еле слышно выдохнул Роран. — Ты забыл упомянуть, что эти мерзкие калеки, эти жирные, скудоумные уроды еще и каннибалы в придачу.

— Не совсем. Мяса своих собратьев они вроде бы не едят.

Когда все присутствующие «промочили глотки», прислужники, подобострастно кланяясь, вернули верховного жреца на носилки и перевязали ему плечи полосками белой ткани, сквозь которую моментально проступили пятна свежей крови.

Страшные раны, казалось, никак не подействовали на это невероятное существо, лишенное конечностей. Жрец, повернувшись лицом к своим последователям, губы которых от выпитой крови были красны, как клюква, провозгласил:

— Теперь вы стали мне истинными братьями и сестрами, ибо отведали сок жил моих под сенью могущественного Хелгринда! Кровь взывает к крови, и если когда-либо вам или вашей семье понадобится помощь, сделайте сперва все, что в ваших силах, для нашего храма и для тех, кто признает власть нашего ужасного господина и повелителя… А теперь, дабы подтвердить дважды и трижды нашу преданность ему и нашему Триумвирату, повторяйте за мной слова священных Девяти Клятв… Клянемся Гормом, Илдой и Фелл Ангравой с должным почтением по меньшей мере трижды в месяц в сумеречный час приносить нашему великому и ужасному повелителю клятву верности и некую собственную жертву, дабы утишить его извечный голод… Клянемся в точности соблюдать все предписания, изложенные в священной книге Тоск… Клянемся всегда носить на теле своем наш брегнир, всегда воздерживаться от дюжины дюжин и от прикосновения веревки со многими узелками, пока она не порвется…

Внезапный порыв ветра унес в сторону слова верховного жреца, и остальная часть обязательств осталась для Эрагона неясна. Зато, к своему ужасу, он увидел, что каждый из присутствующих на церемонии вытащил по небольшому кинжалу с изогнутым лезвием, а затем все они стали наносить себе удары этим ножом по сгибу руки у локтя, орошая алтарь собственной кровью.

Через несколько минут рассерженный ветерок улегся, и Эрагон снова услышал жреца:

— И те вещи, которых вы давно и страстно желаете, будут даны вам в дар как вознаграждение за ваше послушание… Наше преклонение беспрекословно и абсолютно. Мы исполнили свой обет. Однако же, если среди вас есть такие, у кого хватит мужества, чтобы показать нам истинную глубину своей веры, пусть выйдут вперед!

И все собравшиеся с застывшими, неподвижными лицами дружно шагнули вперед; это, очевидно, и был тот момент, которого они ждали.

Довольно долго все молчали; казалось, они уже будут разочарованы в своих ожиданиях, но тут один из последователей культа, темноволосый юноша, вырвался вперед с криком: «Я готов! Я сделаю это!» С радостным ревом его братья по вере вновь, точно дикари, зазвенели своими колоколами, подстегивая собравшихся и приведя их этим звоном в такой экстаз, что они стали подпрыгивать и вопить, точно безумцы. Эта дикая музыка даже в душе Эрагона вызвала странное возбуждение — несмотря на отвращение от вида кровавого обряда — и пробудила в нем некие первобытные, буйные чувства.

Сорвав с себя золотистые одежды и оставшись в набедренной повязке, темноволосый юноша вспрыгнул на алтарь, разбрызгивая кровь, пролитую верховным жрецом. Он повернулся лицом к Хелгринду и стал исполнять какой-то ритуальный танец, дрожа, извиваясь, словно пораженный параличом, и стараясь попадать в ритм громкому перезвону металлических колоколов. Голова его вращалась как бы сама собой, и казалось, вот-вот она оторвется от шеи; в уголках губ выступила пена; руки извивались, точно змеи. Он обливался потом, и его обнаженное тело блестело в закатных лучах, точно бронзовая статуя.

Звон колоколов вскоре достиг какого-то совершенно сумасшедшего темпа; одна нота словно налезала на другую, не давая той отзвучать, и в этот момент молодой человек выбросил вперед руку. Один из жрецов тут же вложил в нее рукоять некоего странной формы клинка, широкое плоское лезвие которого было острым только с одной стороны, а с другой было снабжено зубцами и напоминало крыло дракона. Клинок был небольшим, фута два с половиной, и его лезвие длинным стержнем крепилось к рукояти, украшенной чешуйчатой резьбой и остаточной кросс-гардой. Это оружие было явно предназначено для одной-единственной цели: насквозь прорубать доспехи, а вместе с ними и кости с сухожилиями столь же легко, как если бы им вспарывали кожаный бурдюк.