Артем Белоглазов - Снова осень

Ни хрена у нее не вышло. Зато я затащил ее в постель. К моему удивлению, Катька в свои девятнадцать умудрилась сохранить девственность. Она визжала, царапалась, кричала «нет!». Бесполезно. Я ломал и не такие бастионы. После секса, как ни странно, она еще больше в меня втюрилась. А мне, честно говоря, эти муси-пуси уже надоели. Я ей так и сказал. Не люблю скрытничать. Т-ты, ты разве на мне не женишься? - едва не разревелась она. Конечно, нет, дуреха, рассмеялся я. Ладно, бывай. Звони, если захочешь перепихнуться, но не чаще раза в месяц.

Ну, расстались и расстались - нет, названивала постоянно. Докучала. Вот и тогда, четырнадцатого. Я вообще с друзьями на шашлыки собирался ехать. Дзинь - брякнул телефон. Дзи-инь. Валер, приди, пожалуйста, если сможешь. Че-ерт. Зачем согласился? Попил, блин, чайку да плюшками побаловался, ага - разругался в пух и прах. Мамашу чуть на три буквы не послал. В общем, полный пэ.

Я злобно уставился на яркий оранжевый мяч, подкатившийся к ногам. Малыши, игравшие на детской площадке, кричали:

- Дядя, дядя, кинь мячик! Пнул со всей дури.

- Валерка! - неслось со спины. - Прости меня! Гудели сновавшие по проезжей части машины.

Я ускорил шаг, побежал почти. Сзади раздался визг тормозов, протяжные завывания клаксонов, скрежет сминаемого металла. Чей-то пронзительный вскрик. Затем все утонуло в невообразимой какофонии звуков - мат-перемат, рычание моторов, нетерпеливые гудки, галдеж, бабские ахи-причитания. Даже собачий лай.

Авария, решил я. Человека сбили. Или столкнулись меж собой. Точно. Ну и район. М-мать! Не стал оборачиваться, пошел себе - в новостях городских потом можно посмотреть. Мимо, по улице Гаврилова, спеша к перекрестку, промчалась «Скорая». Надсадный вой сирены еще долго преследовал меня. Вот дебилы! Приехали, а выключить не озаботились.

Вечером позвонила Катькина мама. Сначала я думал, что это Катька. В трубке долго молчали, хлюпали носом. Наконец охрипший, зареванный голос сказал:

- Гад ты, Валерка. Сволочь. Из-за тебя Катюху машина сбила. «КамАЗ». Слышишь меня?!

- Слышу-слышу, - успокоил я несостоявшуюся тещу. - Только я-то при чем? Я домой шел.

- Скотина! Она в реанимации сейчас. Если не умрет, на всю жизнь останется инвалидом.

- Сочувствую вам, Зоя Степановна, сочувствую, - произнес равнодушие - Ну? Что-то еще? Зачем вы позвонили?

- Ах ты… ах… - задохнулась училка. - Проклинаю тебя! Проклинаю!!! Чтоб ты сдох, мерзавец! Чтоб…

Я просто повесил трубку.

- Тебе не нравится осень? - спросила Катька. - Ах да, извини, забыла.

- Не нравится?! - прорычал я. - Да ты!., ты!..

- Я ничего не подстраивала, - она качнула головой. - Нет. Помню… машина… большая, гудящая. Я… потеряла сознание. Очнулась здесь.

- Врешь! Врешь! - я не слушал ее. Кричал, брызжа слюной.

- А я мечтала. Всегда. В раю, наверное, тоже вечная осень.

- В аду! В гробу самое место этой дерьмовой непогоде!

- Природа успокаивается, замирает. Люди собирают урожай после летней страды; на морских курортах - бархатный сезон.

- Отвратительное, сволочное время года. - Я немного успокоился. Чуть-чуть. - Будь оно проклято!

- Посмотри на синее бездонное небо, на яркое ласковое солнце. Видишь - золотая осень вокруг, бабье лето. Как вкусно пахнут палые листья, - она нагнулась, подхватила в охапку бурый осклизлый ком, прижала к лицу.

Меня передернуло от омерзения.

- Дождь, - сказал я. - Поганый ливень хлещет по крыше и не дает спать. Жирные комья грязи липнут к ботинкам.

- Взгляни на чистые, безукоризненно умытые окна домов, на радужные блики стекол. А свежесть, разлитая в воздухе? Чувствуешь? Асфальт - мокрый, глянцевый, нет пыли и жары. Как прекрасно.

- Везде лужи. Воняет гнилью, и губы трескаются от ледяного ветра. Он гудит в водосточных трубах, раскачивает провода; лампы в фонарях трещат и мигают.

- Мягкий теплый вечер кружевной шалью ниспадает на плечи домов; осколки звезд, словно крупные кристаллы соли на темной скатерке неба. Луна улыбается, чертит косые дорожки на мостовых и тротуарах; окутанные молочным туманом деревья сверкают платиновыми прожилками червленых листьев.

- Воробьи. Маленькие сученыши гадят на подоконник. Прыгают по узловатым веткам клена напротив подъезда. Косят злым глазом, роются в урне.

- Так светло ночью, можно сесть у окна и читать. Слепой мелкий дождик - да, я знаю, слепым называют дождь, который идет днем, при свете солнца, но чем луна хуже? - он будет тихо пришептывать, смывая усталость с крон деревьев, и оборачиваться каплями росы поутру. Я выйду на улицу, закружусь в невесомом танце среди терпко благоухающих кустов жасмина и сирени. Звуки «Осенней сонаты» разольются округ, заполонят мир тысячей хрустальных колокольчиков; одинокий тополь-дебютант, притворившись опытным дирижером, взмахнет руками-ветками. Призрачный хор цикад плавно вступит в основную партию, эфемерные скрипки и печальный голос флейты добавят в звучание минорную ноту. Я буду петь, смеяться, плакать навзрыд, Город исчезнет, растворится, и я, обессилев, присяду на шелковистую луговую траву. Васильки, ромашки, анютины глазки будут приветливо кивать мне венчиками. Любопытная полевка высунется из норы, забавно поведет усатой мордочкой, звонко чихнет и вновь скроется в своем жилище. А я… я опять продолжу этот безумный волшебный танец.