Я скрипнул зубами, отошёл к аккуратному письменному столу прямоугольной формы, стоящему у окна, занавешенного безвкусными жалюзи.
— О-ой, а что это ты делаешь? Будет весело?
— Непременно.
Мне — так уж точно.
Аккуратно развернул свиток из бычьей кожи, любуясь на собственную коллекцию жертвенных кинжалов, лезвий, пыточных орудий, которым мог бы позавидовать любой средневековый инквизитор. Хах, вот ведь ирония: часть из них я действительно нашёл в старых католических захоронениях. Бога нет, в загробной жизни им это точно не понадобится, так зачем же пропадать добру?
— Эй, ну где ты? Посмотри, какие наверху красивые волны! — она снова рассмеялась, ещё больше взбесив меня. Ненавижу смех. Радость. Счастье. Безмятежность. И любовь, которой люди оправдывают примитивное желание совокупляться.
— Ты смеёшься последний раз.
— Правда? А почему? — глупо спросила она, пытаясь подняться, но тело больше не слушалось её команд. Снова упав на лопатки, рыжая рассмеялась, вырисовывая в воздухе какую-то причудливую хренотень, до которой мне нет дела.
— Потому что ты умрёшь.
Я встал над ней, вытянул руку в сторону, через мгновение ощутив в ней приятную тяжесть. Сжал упругую рукоять раздвоенного, чуть закруглённого на концах клинка, улыбнулся, чувствуя затылком одобрительный взгляд Госпожи.
Она пришла. Теперь можно начинать.
Я перекинул нож в левую руку, освободив правую для ножниц, с характерным лязгом закрывшихся на моей ладони.
В комнате повисла благодатная тишина, хотя большинству она наверняка показалась бы гнетущей. Люди не просто любят шум — они жить без него не могут, сразу же чувствуя себя неудобно и вздрагивая от каждого шороха.
При жизни они все от чего-нибудь зависимы, и только смерть делает их по-настоящему свободными . Смерть — лучшее, что происходит с человеческой жизнью. Впрочем, как и с любой другой.
«Кончай философствовать. Твоё время на исходе», — напомнил я сам себе, глянув на девушку, застывшую в экстазе.
— Ахшалас хорахши сиххоррох асс, ахшалас хорахши сиххоррох асс, ахшалас хорахши сиххоррох асс… — прошептал с закрытыми глазами, настраиваясь на родную энергию некротики. По спине пробежался приятный холодок, знаменуя успех задуманного. Чёрная энергия окутывала снаружи, постепенно просачиваясь и внутрь через каждую пору кожи.
Запредельно.
Наполнившись до краёв, я оглядел руки, отмечая вокруг них подобие ауры — чёрного света, сияющего изнутри, отчётливо видимого даже в темноте комнаты. Я оставил ножницы с кинжалом висеть в воздухе — их время будет немного позднее, — раскинул руки, вывернув их ладонями вверх.
— Рэтсти кшхнаала эйэкхнтш си, — размеренно произнёс я, выделяя каждое слово. По пальцам рук, за исключением большого, прошёлся нестерпимый жар; я перебрал ими, развернул ладони от себя, встряхнул их, заставив враждебный огонь зажечь свечи, стоящие между рогами козлиных черепов — дань давнему другу Госпожи.
Беспроглядная темень, в которой даже я видел все отдалённые предметы в чёрно-белых тонах, стала обыкновенным, даже домашним полумраком, привнесшим в комнату, где должно свершиться освобождение, цвет и свет.
— Дртшаали соотем, — мерно произнёс я, снимая с засыпающей девушки платье и бельё.
— Ох, ты так быстро, может, познакомимся для начала? — она очнулась, резво и с неожиданной силой перехватив мои руки.
Влившись в некромагический поток, я уже не мог говорить на языках живых. Ничего не ответив, я попросту вывернул её руки за спину, с мрачным удовольствием отметив хруст костей, оставшийся незамеченным обдолбаным разумом самки. Не могу называть её как-то по-другому.
Стянул запястья её же платьем — просто кусок ткани, не доходящий до колен. Свою новую функцию оно выполняло хорошо, даже лучше исходной.
— Что ты…
— Кхэрста, — не выдержал я, пуская в ход драгоценные частицы силы. Теперь она не будет отвлекать меня своей болтовнёй, хотя особенно болтливым людям предпочитаю сразу отрезать язык. Сила — в избытке, время — в недостатке, а потому трата тёмной энергии по такому пустяку скорее необходимость, нежели расточительность.
Я почувствовал Её немое согласие. Всё остальное не имеет значения.
— Ахшалас хорахши сиххоррох асс, — снова повторил я. — Немири экшенс ладэйн вици.
Теперь, закрыв глаза, я видел перед собой другую сторону мира, недоступную человеческому восприятию. Видел не форму, а содержание — потоки энергии, пропитывающие каждый предмет, не только живой. В местах долговременного пребывания людей у неодушевлённых предметов появляется память — позитивная или негативная. Сама по себе неживая материя не имеет какой бы то ни было энергетики — она пуста, а, следовательно, может принимать её безгранично.
Читать дальше