Екатерина Мурашова - Взгляд

Пятеро внуков с внутренним содроганием смотрели на бабушкину агонию и вспоминали пять разных королев. Шестой – рыхлый и толстый – украдкой откусывал от спрятанного за пазухой пирога. Седьмой внук размышлял о грудях отцовской служанки.

– Смотрите! – прошептала дочь. – Кажется, она хочет что-то сказать!… Просит подойти поближе…

Все сгрудились у постели, стараясь не дышать. Взгляд старой королевы внезапно прояснился и стал отчетливо вопросительным. Все, задыхаясь, искали слова.

– Государыня, Ваше Величество, вот мы все… здесь… – проблеял наследник.

– Ваше Величество, не тревожьтесь! – весомо уронил второй сын. – Государство процветать будет. Казну умножим и земли исконные отвоюем.

– Мама, Вы поправитесь скоро! Обязательно! – всхлипнула дочь.

Блуждающий взгляд умирающей старухи остановился на одном из внуков, старшем сыне дочери. Шестнадцатилетний книгочей, тонкий и гибкий, как лесной ручей, с голубыми прожилками вен на висках и высоком лбу. Ручей, в котором есть омуты, и который питают неведомые, скрытые в чаще ключи. Куда бежит ручей? Неведомо никому. Тонкие бабкины губы и бабкина же упрямая складочка между бровями. Длинные пальцы теребят желтую головку сорванного за окном одуванчика.

Все знали, что старая королева выделяла его из всех. Он был неизменно холоден и почтителен. А сейчас? Может ли он заплакать? Или из его темно-серых глаз посыплются прозрачные льдинки?

– Я все сделала, как ты велел. Правильно? – отчетливо выговорила Альбина, глядя прямо на любимого внука.

Невысказанное удивление полыхнуло в темно-серых глазах.

– С Богом матушка разговаривает! У престола Его! – разрыдалась дочь.

Все присутствующие как бы немного расслабились, словно перешли какой-то рубеж. Заоглядывались друг на друга и на супругов, наследник исподтишка отвесил подзатыльник сыну, кусающему пирог.

Меж тем юноша-ручей опустился на колени, заглянул в высохшее, похожее на опавший лист лицо, серьезно сказал:

– Все правильно. Так. Но кто я?

Лицо королевы Альбины словно осветилось изнутри. Юноша, прочитавший слишком много книг, чтобы верить хоть в каких-нибудь богов или чертей, невольно отшатнулся назад и подумал:

– А вдруг?!

И сразу же понял, что всю жизнь проживет с этой тайной: что же (или кого?) увидела перед смертью старая королева Альбина, его бабка, на которую он так похож? Неужели действительно узрела Божественный Престол?!

Но может быть, она разговаривала с дедом, отцом матери? Любопытство свойственно юности, но румяная мать в ответ на естественные вроде бы вопросы сына пугалась до земляной грязной бледности, и даже слухов никаких не удалось сыскать. Как так может быть? Однако было. Может быть, теперь, когда… падут старые оковы страха, и ему удастся что-то узнать? Старая королева умела хранить свои тайны, и все, кто болтал о том, чего не знает, или действительно что-то знал, сгинули давным давно. Пригодился урок детства и юности самой Альбины?

Нет, с дедом не получается. Если бы в этой истории хоть что-то было, он бы знал об этом. Старая королева рассказала или хотя бы намекнула ему. Ведь он был, пожалуй, единственным, кому она рассказывала о себе. Еще когда он был совсем мальчишкой. Он оставался внешне равнодушным к ее рассказам, и лениво смотрел в окно или переставлял яшмовые шахматы на столике, инкрустированном черным нефритом и слоновой костью. С самого раннего детства он знал, что ей нравилось его показное равнодушие, его взгляд сквозь и в сторону. Она рассказывала ему и вроде бы не ему. Почему так – он не догадывался. Но он хотел слушать ее рассказы и поступал так, как хотела она. Все остальные ничего не понимали в происходящем, и обмирали от его дерзости и независимости. Он, единственный при дворе, мог прогнать грозную королеву из своих апартаментов.

– Уходи, бабушка! Я устал и хочу отдохнуть. Увидимся завтра… Нет, завтра у меня уроки фехтования и живописи… Послезавтра….

Когда он подрос, он понял правду: его независимость была цинковой обманкой, так напоминающей золото. Спокойный, холодный и внешне равнодушный ко всему, он вырос именно таким, каким она хотела его видеть. Послушным ее воле, как все при дворе. Просто в его случае заказ был иным. Почему? Она никогда даже не обмолвилась об этом. А он не решился спросить. Кто сумеет обойтись без иллюзий в шестнадцать лет? А в семьдесят?

Может быть, именно с этим связаны ее последние, загадочные слова? Тогда ключ уже в его руках, просто он не может опознать его среди рухляди минувших времен, безжалостно сваленной бабкой на дно сундука его памяти…