Пэт Ходжилл - Маска бога

— И вязание узелками, — вздохнула Норф. — По крайней мере, некоторые из нас. Все-таки, — добавила она, рассматривая вышивку в руках маленькой девочки, — они хотя бы могут быть полезными, например как часть шифра…

Инструкторша похолодела:

— Замолчи, замолчи, замолчи!

Ее рука взметнулась, словно по собственной воле, чтобы отвесить этому лицу в маске пощечину посильнее.

Норф не пошатнулась. Ее собственные руки в перчатках все еще скрывались за спиной.

Ближайшая девочка, с трепетом глядевшая на них, воскликнула:

— Ох, глядите, глядите!

Учительница, споткнувшись, отступила на шаг, словно ее оттолкнула внезапная чужая вспышка гнева, слишком поздно вспомнив все, что она слышала об убийственном характере Норфов. Инстинктивно она прижала к груди вышивку, прикрываясь ею, как щитом, и отшатнулась, когда рука в перчатке пронеслась перед ней размытой черно-белой дугой.

Потом Норф развернулась и вышла из комнаты, ее поспешные шаги, сдерживаемые узкой нижней юбкой, превратились в череду быстрых прыжков.

К учительнице медленно возвращалось дыхание. Она чувствовала себя так, будто только что рядом с ней пролетела страшная угроза, чудом не причинив вреда.

И тут вышивка в руках преподавательницы распалась на клочки.

— Вы видели ее руки? — пробормотала маленькая девочка. — Вы видели?..

Но в это время внизу, в зале, другой голос нарушил правило молчания, воскликнув:

— Леди Джеймс, осторожней на лестнице!

Вскрик привел в действие целый хор предупреждений, из каждой двери за Норф неслись слова:

— Помедленнее!

— Иди, как полагается леди!

— Гляди под ноги!

— Джеймс!

Юная преподавательница подошла к выходу из своего класса как раз вовремя — она увидела учительницу пения, высунувшуюся из своей двери (как раз около лестницы) с воплем:

— Вспомни, что случилось в прошлый… Поздно.

Все видели, как Норф проскакала первые две ступеньки — да уж, ну и манера спускаться для леди, — но все-таки она двигалась слишком быстро. В следующую секунду она накренилась вперед и исчезла с глаз. Резкий крик эхом разнесся по винтовой лестнице, с которой покатилась Джеймс.

Учительницы на верхнем этаже разом выдохнули:

— О нет. Только не снова.

Адирайна, матрона Ардета, сидела у окна в верхних покоях своей семьи и вязала письмо своей прапрапраправнучке — одной из уже очень многих. После того как ей стукнуло сто двадцать, внучки и предлоги «пра» стали стремительно накапливаться.

Как и воспоминания.

Весенний ветерок со Снежных Пиков принес с собой вечер, бывший целую жизнь назад — когда она ребенком перегнулась через вот этот подоконник, глядя на восток поверх зазубренных крыш Женских Залов, туда, где светились комнаты половины Норфов, надеясь хоть мельком увидеть свою новую сестру-подругу.

«Ох, Кинци…»

Как коротка была та весна, которую они провели вместе, и как длинны последующие годы разлуки. Каждая женщина должна служить своему лорду, в какой бы отдаленный Дом и в чью бы постель он ни послал ее. Мужчины-высокорожденные смеялись над символическими одеждами, которыми их женщины, казалось, постоянно обменивались. Адирайна погладила изношенную шаль, наброшенную на плечи. Она появилась у нее в Канун Весны почти век назад, после вынужденного зимнего молчания: подарок Кинци, обет, вязаная запись всех ее зимних дней. Пальцы Адирайны помнили каждую мелочь, хотя многие узелки уже истерлись от времени.

Но, в конце концов, они вновь встретились, после долгих лет вернувшись в эти залы, уже главами своих Домов.

Память летит к другому вечеру, стоящему далеко-далеко от первого, — опять то же окно, и дневная работа исполнена. Семейные дела задержали Кинци в ее покоях, но вскоре Ганс должен вернуться с охоты, и, возможно, она сумеет ускользнуть.

«Мы были снова как дети, — думала Адирайна, — выкрадывающие милые сердцу секунды. Какая же хорошая жизнь была…»

Она попыталась задержаться на этом моменте, последнем из счастливых, но память неумолимо несла дальше: плач в темноте, а потом крики — наемные убийцы, Тени Башти, пробили дорогу в более не охраняемую башню. Вспышка беспомощной ярости Кинци как шаровая молния ударила в сознание и тут же погасла. Мертвы, мертвы, Эрулан, Теларин, Кинци — все женщины Норфа, кроме одной и ее ребенка, которого пришлось скрывать весь остаток ее печальной жизни… — Там, в этих апартаментах, выстроенных для семьи Верховного Лорда за толстыми стенами Готрегора, должно быть, сейчас очень темно — темно, холодно и тихо. «Тропы Призраков» — называют их люди и обходят стороной. По крайней мере, она избавлена от этого гнетущего зрелища: глаза на ее серой бархатной полумаске были всего лишь серебряной вышивкой. Слепой она стала еще в юности.