Мэрион Брэдли - Верховная королева

Далеко на севере, во владениях Лота Оркнейского, на болотах лежал глубокий снег; и зачастую даже в полдень все тонуло в сумеречном тумане. В те редкие дни, когда светило солнце, мужчины выбирались на охоту, но женщины так и сидели взаперти в четырех стенах. Моргауза лениво крутила веретено – она ненавидела прясть ничуть не меньше, чем в детстве, однако для рукоделия более изящного в комнате было слишком темно. Из открытой двери потянуло стылым сквозняком, и она подняла взгляд.

– Послушай, Моргейна, тут и без того слишком холодно, и ты сама все время жалуешься, что мерзнешь: теперь, никак, нас всех в сосульки превратить решила? – мягко упрекнула она.

– Я вовсе не жаловалась, – возразила Моргейна. – Я разве сказала хоть слово? В комнате душно, точно в нужнике, да в придачу еще дым этот вонючий. Я всего лишь подышать хочу – и только-то! – Молодая женщина захлопнула дверь и возвратилась к огню, потирая руки и дрожа всем телом. – С середины лета я, почитай, так и не согрелась ни разу.

– Вот уж не удивляюсь, – отозвалась Моргауза. – Этот маленький нахлебник вытягивает из твоих костей весь жар: ему уютно и тепло, а мать трясется от холода. Так оно всегда бывает.

– По крайней мере зимнее солнцестояние миновало, светает нынче раньше, а темнеет – позже, – промолвила одна из прислужниц Моргаузы. – И, может статься, уже через пару недель ваш младенчик будет с вами…

Моргейна не ответила. Вся дрожа, она склонилась над огнем и терла, терла руки – словно пытаясь унять боль. «А ведь девочка похожа на собственный призрак», – подумала про себя Моргауза, черты лица заострились, истончились до смертельной прозрачности, костлявые, точно у скелета, руки резко контрастируют с выпирающим животом. Под глазами залегли огромные темные круги, веки покраснели, точно опухли от долгих рыданий; однако за все те месяцы, что Моргейна пробыла под ее кровом, Моргауза ни разу не видела, чтобы молодая женщина пролила хотя бы слезинку.

«Я бы охотно ее утешила, но как, если она не плачет?»

На Моргейне было старое платье самой Моргаузы: выгоревшее, истрепавшееся одеяние темно-синего цвета и гротескно длинное в придачу. Смотрелось оно ужасно; Моргаузу выводило из себя, что родственница даже не потрудилась взять иголку с ниткой и хоть как-нибудь подшить подол. Ишь, лодыжки-то как распухли, так и выпирают из башмаков; а все потому, что в это время года никакой иной еды, кроме соленой рыбы и жестких, безвкусных овощей, нет. Все в замке нуждались в свежей пище, да только в такую погоду взять ее неоткуда. Впрочем, может статься, мужчинам повезет на охоте, и ей удастся заставить Моргейну поесть только что добытого мяса; сама выносившая четырех детей, Моргауза знала об истощении последних месяцев беременности отнюдь не понаслышке. Однажды, припомнила она, еще будучи брюхата Гавейном, она отправилась в маслодельню и поела там глины из запасов для отбеливания. Одна старая повитуха некогда рассказывала ей: если беременную женщину тянет на подобные странности, это значит, что на самом деле того требует дитя, и должно накормить его тем, что ему мило. Может статься, завтра у горного ручья удастся собрать свежих трав: беременным женщинам они всегда в охотку, особенно затянувшейся зимой, как вот сейчас.

Роскошные темные пряди Моргейны спутались, коса растрепалась – похоже на то, что молодая женщина не причесывалась и не заплетала волосы вот уже много недель. А Моргейна тем временем отошла от огня, взяла с полки гребень, подхватила на руки одну из комнатных собачек Моргаузы и принялась ее расчесывать. «Лучше бы собой занялась!» – в сердцах подумала Моргауза, но промолчала. Последнее время гостья ее сделалась такой раздражительной, что лучше было вообще с нею не заговаривать. «Впрочем, чему тут удивляться, срок-то ее подходит», – подумала хозяйка, наблюдая, как гребень в исхудавших пальцах молодой женщины продирается сквозь спутанную шерстку. Песик тявкнул, заскулил, Моргейна поспешила его успокоить – за последнее время она ни с кем из людей не разговаривала столь мягко.

– Уже скоро, Моргейна, – утешающе промолвила Моргауза. – К Сретенью ты уже разрешишься.

– Дождаться не могу. – Моргейна погладила песика и опустила его на землю. – Ну вот, дружок, теперь тебе не стыдно находиться в дамском обществе… ну, и хорош же ты, а шерстка ровная да гладкая!

– Разведу-ка я огонь, – проговорила прислужница по имени Бет, откладывая веретено и засовывая прялку в корзину с шерстью. – Мужчины вот-вот вернутся – уж и стемнело. – Она направилась к очагу, по дороге споткнулась о валяющуюся без дела деревяшку и едва не упала. – Гарет, маленький негодник, а ну, убери весь этот мусор! – Бет швырнула палку в костер, и пятилетний Гарет, что раскладывал прутья вокруг себя и что-то им вполголоса втолковывал, возмущенно завопил: дескать, палки – это его армия!