Анна Клименко - Лабиринт Сумерек

Элеана тихо всхлипывала в углу.

Кэльчу безмолвно молился свому хитроумному божку.

И снаружи тяжело громыхнул засов.

…Стражи из храма Шейниры выволокли их навстречу закатному солнцу и неотвратимо приближающейся гибели. Лан-Ар, щурясь после темного сарая, поискал глазами темную… Она уже была у алтаря. В длинном черном одеянии, с распущенными по плечам волосами – в редких розовых лучах заходящего солнца они обрели цвет спелой рябины. На груди поблескивал серебряный медальон, изображение третьего глаза Шейниры, который так похож на соединенные в центре три лепестка лилии. Говаривали, что богиня синхов являла свое тайное око далеко не всем, и те, кто его видел, обладали особенной властью, умением читать истину в сердцах…

«Наверное, эта женщина – избранная Шейнирой», – подумалось Лан-Ару, – «и могущество ее велико… Но к чему матери синхов осыпать дарами дочь света?»

И тут же мелькнула мысль, что, наверное, близость смерти смутила его рассудок – ибо настал час последней молитвы Фэнтару.

– Отец моего народа… – шепнул ийлур, – склони свой слух к моим жалким словам…

Стражи схватили элеану и молча поволокли ее к алтарю. Она заверещала, словно попавший в ловушку мелкий зверек, затрепыхалась в крепких руках ийлуров. Веревки, стянувшие крылья, затрещали, но выдержали; девушку ловко швырнули на алтарь. Еще мгновение – жертвенный нож в руках темной опустился вниз, рассекая горло жертвы.

…точно также был убит посвященный Ин-Шатур.

– И возьми мою душу к себе, в царство твое…

Лан-Ар, словно зачарованный, не сводил глаз с темной жрицы. И, наверное, только он заметил, как дрожала рука, сжимающая обсидиановую рукоять кинжала, и как ийлура – перед тем, как оборвать жизнь девушки – на миг зажмурилась. Словно ей самой было страшно.

Тело элеаны столкнули вбок, и оно медленно сползло на известняковую макушку холма.

– Ибо ты есть начало и конец, рождение и смерть… – Лан-Ар уже не слышал собственных слов.

Взмах ножом – и кэльчу, хрипя, валится рядом с замершей уже элеаной.

…Время останавилось.

Лан-Ар, чувствуя спиной холодный камень, смотрел в лицо темной ийлуры. Она прокусила губу, и по подбородку текла тоненькая струйка крови. Левая щека ее нервно дергалась – при этом казалось, что ийлура весело подмигивает своей жертве.

– Мать Синхов, прими эту светлую душу, – выдохнула она, занося кинжал.

– И все мы приходим в Эртинойс и возвращаемся к тому, кто создал нас… – он произнес последние слова молитвы Светлому богу ийлуров, отцу-покровителю, который так часто предпочитал не слышать собственных детей.

Лан-Ар закрыл глаза. Пусть будет так. Из темноты – к свету, туда, где его ждут тепло, и радость, и покой.

…Ничего не произошло.

Он моргнул при виде застывшей с ножом в руке темной жрицы, попробовал шевельнуть руками – но нет, его продолжали держать стражи.

Ийлура, чьи щеки стали вдруг белыми как мел, резко рванула ворот рубахи Лан-Ара. Вернее, и рубахи-то уже не было – так, лохмотья одни. А потом молитвенно сложила руки.

– Благодарю тебя, Претемная Мать. Ты указала мне на этого ийлура, и со мной по-прежнему твое благословение… Уберите его.

Лан-Ар едва понимал, что лежит на теплом известняке в двух шагах от алтаря. Живой, хотя по-прежнему в кандалах.

Жрица кивнула одному из стражей.

– Мать должна получить обещанную жертву.

Страж храма, очень спокойно и обстоятельно, будто выполняя самое обычное задание, улегся на алтарь. Ийлура подняла нож, на миг зажмурилась, и…

– Нет… Зачем?!!

Лан-Ар зашелся в кашле, давясь собственным воплем.

Сам. Лег под нож.

Да что же они делают со своими стражами там, в темном храме?!!

Он лежал и тупо смотрел на черный провал под запрокинутым подбородком храмового стража, смотрел, как частые капли крови стекают на малахитовую глыбу, и… в то мгновение ненавидел себя. Хотя и сам не смог бы объяснить, за что.

Жрица Шейниры аккуратно вытерла жертвенный нож и бросила тряпицу на тела жертв. Лан-Ару померещилось, что она пошатывается, но потом все закружилось перед глазами – и узорчатая мозаика листвы на синем небе, и коричневые, нагретые солнцем стволы, и черные одежды убийцы… Он чувствовал, что тонет – как тогда, в далеком детстве, и ничего не мог с собой поделать.

– Мы возвращаемся в Альдохьен, – донеслось откуда-то издалека.

Больше ийлур ничего не слышал.

…Он снова тонул. Все повторялось с завидной точностью, словно талантливый переписчик делал копии старой книги: под ногами – трухлявые доски заброшенного мостка, сквозь которые просвечивает мутная, в пятнах ярко-зеленой ряски водица. И старший брат, уже перебежавший на другую сторону пруда.