Анна Клименко - Век золотых роз

«Элхадж. Меня зовут Элхадж».

И заснеженный лес начал кружиться, все быстрее и быстрее, смазывая нового Избранного в темное, бесформенное пятно.

…Шезра открыл глаза. Над ним нависал обеспокоенный Мен-Рой.

– Проклятье Шейниры, метхе! что это вы тут устроили?

– Тарнэ? – синх буквально подскочил, – что с ним?

– Мы его унесли. Совсем ему худо, – ийлур мрачно сплюнул на пол, – ох, до чего же я не люблю все эти ритуалы!

– Но ведь он… не откажется? – синх, кряхтя, начал подниматься. Звезда погасла, только кое-где еще теплились огоньки.

– Он тут все бормотал, что уже пол-дела сделано, – Мен-Рой покосился на оставленную чашку и кристалл, – что это, а, Шезра?

– Это принадлежит Тарнэ.

Синх осторожно поднял вещицы; на ощупь они оказались горячими.

– Надо их ему отдать, – сказал Шезра, – и еще… спасибо тебе, Мен-Рой.

– Потом благодарить будешь.

Ийлур осматривался, почему-то нюхая воздух.

– И какой это пакостью тут воняет, а? Кошек вы тут часом не жгли, а?

Шезра только пожал плечами. Ему-то откуда знать? Собственно, упомянутых кошек и взять-то было неоткуда; Мен-Рой, похоже, приплел их по старой памяти – маленькие одомашенные хищники жили в ийлурских селениях на севере.

Что до общего положения дел – Тарнэ на деле казался парнем надежным, а главное – весьма одаренным. И это зажгло искру надежды в душе старого синха. Может быть, и на этот раз план Шейниры потерпит крах?

– Храм потерял силу, храм опустел… – прошепелявил старый синх. Зубы свои он утратил полвека назад, говорил весьма неразборчиво, но молодняк привык – а потому никто не переспрашивал.

За глиняными стенами гнезда подвывала буря, бросая в оконце пригоршни тяжелого, колючего снега; метался огонь в очаге, то припадая к поленьям, то подскакивая к закопченному дну котелка. Последний попыхивал жидкой кашей, где жир гостил исключительно по праздникам. Например, в день Создания первого синха, который приходился на первое новолуние после летнего солнцестояния…

– Храм утратил силу и опустел, – повторил старик, почесывая чешую на затылке, – когда Храм Шейниры будет разрушен, не останется и синхов. Всех перебьют, а те, кому удастся спрятаться, вымрут от голода и болезней.

Элхадж поежился под тощим одеялом. Пророчества старика изрядно надоели за последние десять лет, но приходилось терпеть. Да и выгонишь ли его, последнего из тех, кто бился с ийлурами в час Плакучей Ивы? Последнего, кто еще помнил былое величие синхов и умел возносить молитвы Шейнире?

– Наш народ отжил свое, – просипел старик и тут же задремал, уронив голову на грудь.

В окно плеснуло белой снежной волной, и огонь в очаге испуганно прижался к красным уголькам.

Элхадж тоже закрыл глаза, но заснуть не удавалось. Рядом сопел и ворочался маленький синх, недавно вылупившийся из яйца; он смешно дергал во сне ногами, пиная при этом сидящего рядом Элхаджа. С другой стороны шушукались две юные синхи, время от времени хихикая в кулак и стреляя глазками в сторону собравшихся мужчин. К слову, глаза у них были просто замечательными – ярко-желтыми, светящимися в полумраке. Да и рисунок на чешуе тоже казался привлекательным, кокетливыми полосками забирался на щеки, ложился плавными линиями у внешних уголков рта.

«Хорошие синхи», – мрачно подумал Элхадж, – «жаль только, что не жить хорошо их детям… С каждым годом все труднее и труднее, и когда-нибудь нас просто поймают и убьют. Или же будут возить по ярмаркам и показывать за деньги толпе».

Он тоскливо поглядел на дремлющего старика. Затем на маленькое, забитое колючим снегом окошко. И снова на старика.

«Храм потерял силу», – Элхадж хмуро пожал плечами, – «и что с того? Можно подумать, будто мы зависим от Храма! Старый просто выжил из ума, не иначе».

Но все-таки выбрался из-под одеяла и, ежась на сквозняке, подобрался к старцу.

– Метхе Саон… Почему ты говоришь, что Храм Шейниры утратил былую силу, и оттого мы живем все хуже и хуже?

Старик вздрогнул, но не проснулся. Элхадж осторожно прикоснулся к тощему плечу, легонько встряхнул.

– Метхе Саон.

– А?.. Что стряслось? Кто это?

Старик заморгал кровянистыми глазками, непонимающе уставился на Элхаджа. Затем улыбнулся беззубым ртом.

– Ох, это ты… Что тебе?

– Я только хотел узнать, отчего ты говоришь о том, что Храм теряет силу и это отражается на всех нас, – Элхадж почтительно сложил руки перед грудью, между двумя сердцами.