Мария Семенова - Хромой кузнец (сборник)

– Вставай-ка, новая корова со двора убежала…

Может, конечно, и невзлюбить какое животное, начать обижать. Но тут уж и человеку смётка не в грех. Увидел, что Домовой кошку оземь метнул, – тотчас же оговори его, усовести:

– Зачем бьёшь? Без кошки что за изба? Эх ты, хозяин!

И не бывало, чтобы не понял. Оттого зовут ещё Домового – дедушка-суседушка. Обликом он чаще всего схож с самим хозяином дома, только мал ростом и весь в шерсти. Он родич Дворовому, Овиннику, Баннику, но добрее их всех, ведь он к Людям всех ближе, в самом жилом месте живёт, под печкой в избе. Овинник из овина – тоже свой, но всё же подальше. А Банник и вовсе диким бывает, ведь баня ставится чаще всего за пределом двора, где-нибудь на бережку. Ещё шаг, и вода с её Водяным, поле с его Полевиком, лес с его Лешим – совсем не обжитые, чужие места!

Случалось, примученный Банником человек бежал в чём мать родила мимо овина и звал на бегу:

– Овинник, батюшка, заступись!..

И Овинник выскакивал на подмогу. Но бывало, и сам пакостить начинал. И уж нету хуже несчастья, чем прогневить Домового, поссориться с ним…

Если бы прежний дом Кия остался целым и населённым, если бы просто отделилась, как это бывает, молодая семья от отеческой – при закладке новой избы отрубили бы голову петуху, чтобы не только умилостивить древесные души, но и населить избу новорожденным Домовым. Однако от прежнего жилища осталась лишь груда брёвен, прогоревших насквозь, и слышали Люди, как сирота-Домовой обходил застывшие угли, вздыхая и горестно бормоча. Минует время – совсем страшно станет мимо ходить. Решил Кий пригласить Домового к себе в новый дом жить. Но прежде проверил, доброй ли получилась изба, удовольствовалась ли конским черепом и угощением, не потребует ли ещё подношений, чьей-нибудь головы.

На первую ночь в доме заперли курицу с петухом. Утром, когда взошёл Месяц, петух из-за двери приветствовал его радостным криком. Никто не тронул его, не придушил, не обидел. На вторую ночь пустили через порог кота с кошкой и поутру обрели обоих живыми. Потом в доме ночевал поросёнок, за ним овечка, тёлка и конь – тот самый белый жеребец, указавший доброе место. И лишь на седьмую ночь вошёл в избу хозяин-кузнец с огнём для печи и с тестом в квашне, чтобы сытно жилось.

Он ещё обошёл своё прежнее жилище посолонь, волоча хлебную лопату, показал посоленную краюшку и трижды позвал:

– Дедушка Домовой! Выходи, поедем домой!

После третьего раза лопата отяжелела в руке.

Кий осторожно тащил её по сугробам до нового крылечка – не передумал бы Домовой, не убежал бы назад на развалины. Но нет, мохнатко сидел смирнёхонько, держался за черенок, только сопел. Кий торжественно внёс его в избу:

– Поди, дедушка-суседушка, с женой, с малыми ребятами, в новый сруб, в новый дом да к прежним Людям, к старой скотинушке!

Положил Домовому в подпол хлеба, горячей каши, ковшичек мёду. Раскрыл дверь, бросил в избу свёрнутую верёвку и вошёл, держась за неё. Так, говорят, иные влезали прежде на Небо, в новый неведомый мир. Снаружи взялась за верёвку жена, Кий втянул внутрь и её. И вот затеплили в новой печи живое новое пламя, добытое трением, как и Боги некогда поступили, уряжая Вселенную. Дрова горели ровно и ясно, новенький горшок, впервые доверенный Огню, не растрескался, уцелел. И когда посадили выпекаться хлебы в хлебную печь, у всех макушечки наклонились вовнутрь, а не наружу, пообещали Киеву дому прибыток и счастье, потому что жил он по Правде, в ладу с Огнём, Землёй и Водой.

Ещё оставалось дождаться, какой самый первый гость пожалует на порог. Если добрый, хозяйственный человек, значит, доброй будет жизнь новосёлов. Если же подошлёт злая Морана кого-нибудь никчёмного, разучившегося домостройничать – не оберёшься беды!

Но об этом уж позаботились Киевы соседи, сами видевшие от кузнеца немало добра. Едва взошёл полноликий Месяц, постучался в двери старый старинушка, глава многочадной семьи, водивший крепкую дружбу ещё с Киевым отцом. Вошёл в избу, неся дорогой подарок – хлеб-соль:

– С новосельем, кузнец!

В новом доме у Кия родились дети: первенец-сын и ясноокая дочка. Рожала молодая кузнечиха на руках у мужа и опытной бабы, приглашённой тайком, чтобы никто злой не проведал да и не сглазил юную мать. Рожала не в доме – в бане, ведь рождение, как и смерть, раскрывает ворота между мирами, – незачем этому приключаться, где Люди живут. В доме только раскрыли дверь, подняли все крышки, отомкнули какие были замки, развязали узлы. А кузнечиха ещё расплела косы, чтобы легче изникало дитя.