Мария Семенова - Хромой кузнец (сборник)

Внутри избы сложили печь-каменку с маленьким устьем – только всунуть полено, с отверстиями в своде – ставить на Огонь сковороды и горшки. Сделали и хлебную печь в отдельной выгородке плетня, укрыли навесом.

– Часто ли доведётся топить её? – поднял голову кузнец к тёмному небу, где среди звёзд проплывал серебряный Месяц. – Совсем жита мало осталось, уж и не печём ничего, разве короваи жертвенные, молёные…

Месяц ничего ему не ответил. Он ходил теперь высоко, куда выше прежнего, чтобы вдругорядь не достала какая-нибудь грязная пелена. И небосвод, по которому ступали его медлительные быки, оставался запертым накрепко.

А Людям под небесами жилось всё туже и туже. Более не решались резать кормилиц-коров для требы Богам, пекли из последней, сбережённой муки хлебы-коровушки, увенчанные гнутыми рожками, – короваи…

Совсем готов стоял новый дом Кия, хоть переезжай в него. Лишь в одном месте у края крыши оставили торчать из-под дернины белую берёсту. Это ради того, что всему конченному, достигшему совершенства только и остаётся рассыпаться, умереть. А нет полного завершения, стало быть, нет и покоя, а значит – долгая жизнь впереди.

Было дело ещё до великой зимы, в те баснословные времена, когда леса и поля зеленели. Отправился раз на охоту Киев отец и взял с собой сыновей. Забрели они тогда далеко и уже в темноте натолкнулись на лесную избушку-зимовьюшку, кем-то добрым построенную нарочно для таких прохожих гостей. Неразумные отроки обрадовались нежданному крову и хотели сразу войти, усесться на лавки, но отец удержал:

– Погодите-ка. Сперва попроситесь!

– Зачем? У кого? – не поняли те. Мудрый отец тогда снял шапку и поклонился зимовьюшке:

– Пусти, хозяин ласковый, ночевать.

– Пусти, – откликнулись сыновья. И только тогда отворили дверь, растеплили давно погасший очаг, сели вечерять. Да не забыли от своей вечери отложить по куску: Огню в очаге и тому неведомому хозяину, у которого испрашивали разрешения ночевать.

Кий помнил: когда легли спать и стало темно, долетел из печного угла шорох, потом лёгонький топоток по полу, ни дать ни взять дитя малое пробежало. И наконец кто-то зачавкал едой, и Кий явственно расслышал:

– Вкусный хлебушко у них, пропечённый! И сало хорошее! И леваш ничего, черничный!

Кию, совсем мальчишке тогда, сделалось страшно: понял, что это был сам хозяин, дух избы – Домовой. Так вот у кого просился отец! Впрочем, шорох быстро затих, и усталый Кий крепко заснул. Но в глухую полночь плотно прикрытая дверь вдруг распахнулась со стуком, и внутрь ворвался холодный, сырой ветер.

– Ага! – сказал совсем другой голос, не тот, что похваливал угощение. – Да у тебя Люди тут! Сейчас будем душить!

И точно – стояла уже на пороге какая-то тень, бесформенная, но с двумя когтистыми лапами, и неживой зеленью отсвечивали глаза. У Кия от страха ссохлось во рту, не смел закричать. Но пришлецу заступил дорогу лохматый беленький старичок, выскочивший из угла:

– Нет, не будешь ты никого здесь душить. Не у тебя спрашивались, не ты и возьмёшь.

Схватились, пошла потасовка! Возились, пыхтели – кто кого превозможет, кто кого выбросит вон. Отец Кия вскочил с лавки, принялся помогать помелом. Кто был тот страшный пришлец? Другой Домовой, брошенный на развалинах старой избы и озлобившийся на Людей? Не ведомо никому. Долго длилась возня, но хозяин его всё-таки вытолкал. Одолел. И стало тихо в доме.

Сама собою плотно прикрылась дверь, и уже сквозь сон Кий ощутил, как кто-то поправил на нём волчье тёплое одеяло, погладил по голове мягкой-мягкой ладонью…

Утром отец с сыновьями нарубили дров взамен тех, что сожгли накануне. Припёрли колышком дверь, чтобы дождь не лился через порог. Поклонились гостеприимной зимовьюшке:

– Благодарствуй, хозяин ласковый, за ночлег.

Маленький старичок с лицом, до глаз заросшим белыми волосами, им больше не показался. Но Кий, обернувшись через плечо, увидал на крылечке какую-то пушистую зверюшку: кошку не кошку, белку не белку, зайца не зайца… Сидела зверюшка, смотрела им вслед и даже лапкой вроде помахивала: заходите, мол, вдругорядь. Худо жить в доме без Домового, а и ворчуну Домовому невесело без Людей…

Вот таков норовом Домовой. Не уважишь его – того гляди, начнёт коней заезжать, корову выдаивать по ночам. А может и за хозяев приняться. Станет пугать, наваливаться на спящих, может вовсе выжить из дому. Но коли ты к нему с лаской и угощением, и он к тебе с тем же. Поможет хозяйке сыскать завалившуюся куда-то иголку, выходить новорожденных ягнят, даже пожар потушить. А то тряхнёт уснувшего за плечо: