Елизавета Абаринова-Кожухова - Берегись вурдалака

— А этот Гроб, он что, не боится, что его притянут к суду за клевету? — осторожно заметила Марья Николаевна.

— Да ну что вы, тетя Маша, — Вадик беззаботно рассмеялся, но, вспомнив, где находится, напустил на лицо печально-меланхолическое выражение. — Он всегда что-нибудь такое придумает, что и не подкопаешься. Вот хоть сегодня — сперва наговорил всяких гадостей, а потом добавил, что это лишь одна из версий, и ежели она не оправдается, то мы заранее приносим самые искренние извинения. Ну как такого в суд потащишь?

— А как же журналистская этика? — наивно возмутилась Марья Николаевна.

— Чья, простите, этика? — переспросил Вадик с таким видом, что продолжать эту тему никому уже не хотелось.

— Ольга Ивановна или нет, но кто-то наверняка помог нашему Ивану Владимировичу покинуть сей бренный мир, — гнул свое Петр Иваныч. — Иначе бы милиция вчера в банке не крутилась. Да кстати, гляньте туда — нет-нет, чуть правее, возле того черного креста. Не узнаете? Старший инспектор господин Рыжиков собственной персоной. Между прочим, считается в горотделе милиции лучшим сыщиком. Ему всякую мелочевку не поручают! Да и наш доморощенный Пинкертон тоже где-то тут крутится, и тоже явно неспроста…

— Зато Семенова не видно, — отметил Вадик. — Странно, он ведь был ближайшим сподвижником Ивана Владимировича, а на похороны не пришел.

— Удивительная душевная черствость! — всплеснула руками Марья Николаевна. — Ведь Иван Владимирович его, можно сказать, из грязи поднял и в князи, то есть в люди вывел, а он… Нет, ну это просто ни в какие ворота!

— Друзья мои, вы напрасно катите бочки на Семенова, — охолодил праведный пыл коллег всезнающий Петр Иваныч. — Он не пошел на похороны вовсе не из-за душевной черствости, а потому что должен же кто-то оставаться в банке! Так что Семенов, можно сказать, пожертвовал собой ради общего дела. К тому же сегодня прибывает делегация наших партнеров из Германии, ее еще Иван Владимирович пригласил. И гостей нужно принять так, чтобы они поняли: хоть капитан и скончался, но корабль уверенно плывет прежним курсом.

— Это уже что-то из Феллини, — не удержался блеснуть эрудицией Вадик.

— Петр Иваныч, а правда, будто Семенов с Ольгой Ивановной… Ну, вы понимаете, — понизила голос Зиночка.

— Вы бы, Зинаида Петровна, уточнили, с какой именно, — хихикнула Марья Николаевна. — Со старшей или младшей. Или с обеими сразу?

Петр Иваныч уже открыл было рот, чтобы удовлетворить неуемное любопытство дам, но тут грянул марш Шопена, и мрачные могильщики стали осторожно опускать гроб в землю. Коллеги подняли огромный венок «Незабвенному Ивану Владимировичу Шушакову от благодарного коллектива», стоявший прислоненным к стволу дуба, и, придав лицам приличествующее выражение, понесли его к свежей могиле, над которой уже понемногу вырастал песчаный холмик.

Кто не забыл годы своего учения в школе, тот вспомнит, как трудно порою бывало воспринимать материал в конце дня, особенно по таким предметам, как физика или математика.

Но расписание есть расписание, и по расписанию последним, шестым уроком в девятом «А» стояла геометрия. Объясняя сложную теорему, учительница чувствовала, что ребята плохо понимают ее, а главное, даже и не пытаются вникнуть в сущность.

Кое-как завершив урок, она задала домашнее задание, и когда ученики уже запаковывали учебники, тетрадки и линейки в портфели, объявила:

— Завтра первым уроком контрольная по алгебре, так что извольте не опаздывать.

— И, что-то вспомнив, добавила: — А тебя, Сидоров, я попрошу задержаться.

Класс опустел, лишь перед учительским столом переминался с ноги на ногу невысокий паренек в джинсах и вязаном темном свитере. Учительница грозно взглянула на Сидорова, но отчего-то вместо того, чтобы приступить к «внушению», сказала почти миролюбиво:

— Миша, я оценила твое чувство юмора, но прошу тебя по-хорошему — кончай это дело.

— Какое дело? — искренне изумился Миша. — О чем вы, Анна Сергеевна?