Алекс Гарридо: Акамие. В сердце роза

— Не берут.

Минуты три Эртхиа говорил безостановочно, на одном дыхании, но ничто из предложенного им не годилось, чтобы помирить кочевников с купцами.

— … и купцов тех и кочевников!

— Знаешь, что теперь говорят в Аттане? — осведомился Ханис, когда соправитель выдохся.

Эртхиа помотал головой, не выказывая, впрочем, особого желания узнать.

Ханис счел необходимым все же просветить его.

— Пусти, говорят, кочевника в степь. А потом поди выгони…

— Но Ханис же! Ведь у нас не было выбора! То есть, у вас — это вообще не я придумал. Теперь понятно, почему твой отец не согласился взять в союзники удо. Но ведь надо теперь договориться…

— Надо. Я думаю, ты сам поедешь? Элесчи уже пытался уладить дело переговорами и подарками.

— А что? — обрадовался Эртхиа. — Вдвоем с Аэши мы этих старух еще как уломаем. И мне бы… проветриться не мешало. А послушай! Если предложить им взамен их невесты — другую, из хорошего рода, из купеческого сословия? Может быть, возьмут?

— Возьмут. Может быть. Я думал об этом. Надо только уговорить Элесчи.

— Почему Элесчи?

— А кому это дело расхлебывать? Или ты думаешь, каждый купец в Аттане мечтает отдать свою дочь за пастуха?

Эртхиа покачал головой, повздыхал.

— Ладно. Я сам и с Элесчи переговорю. Только без огласки. Дело такое… семейное. Не стоит его во дворец вызывать.

— Да почему же? — возмутился было Ханис. Но Эртхиа замахал руками.

— Сейчас и пойду, только переоденусь. А ты вели-ка мне в дорогу коней собрать и весь припас. И дарну, дарну не забудь, пошли за ней в мой дом. Под хорошую песню у кочевников сердца размягчаются.

Ханис рассмеялся.

— Ты помни-то, что главное слово за женщинами. Не о походах-битвах пой, о любви.

Но Эртхиа все равно видел темное под глазами побратима, и впалые щеки, и покрытые белесой пленкой губы.

— Ты не болен?

Ханис замер.

— Ты разве забыл? Мы, боги, никогда не болеем.

От его голоса Эртхиа стало нехорошо. Он встал, подошел к побратиму.

— Тебе этого жаль, Ханис?

— Вот именно! Именно! О, как я хотел бы заболеть. Любой болезнью, пусть даже такой, что в считанные часы свела бы меня в могилу. Тогда я… Знаешь, причина одна — тому, что мы не болеем, и тому, что человеческие женщины не родят от нас детей.

— Как это?

— Ты не поймешь. Мы не здешние. Мы… сделаны из другой глины. И эту глину не смешать с вашей, понимаешь?

— Ну, допустим. Подожди, это то, что ты нашел в библиотеке?

— Атхафанама?

Эртхиа нетерпеливо кивнул.

— И в этом, похоже, вся наша божественность, — вздохнул Ханис. — То, что смертельно для вас, дает нам силы. Помнишь болезнь твоего отца? Хорошо еще, мы дышим одним воздухом.

— Так другого не бывает?

— Бывает.

— Где?

— Где-то там, — Ханис поднял глаза к потолку. — Никакие мы не боги. Мы нездешние люди, вот и все.

Он посмотрел на Эртхиа, ласково улыбнулся.

— Иди. Я распоряжусь, чтобы тебе собрали в дорогу все необходимое. Подарки, само собой. Ты как бы едешь просто в гости к другу, но ты все же царь, да? Когда ты вернешься, я расскажу тебе все подробно, покажу карты… других мест. Но это нам не поможет. Послушай, я пока ничего не скажу Ханнар. Ей тяжело будет узнать, что…

— … что она не богиня! — в сердцах воскликнул Эртхиа. — Прости. Да, не говори ей ничего. И, знаешь, она все равно не поверит. Так что не стоит и тревожить ее понапрасну.

Переполох в доме Атакира Элесчи был краток и бесшумен. Узнав в незваном госте царя, купец пал на колени, и все домочадцы следом.

— Гони отсюда лишних, — распорядился Эртхиа, и добавил, увидав, что Элесчи делает знаки управителю дома: — Не до угощений теперь. Угостил уже нас твой сын… Вот он пусть и останется.

Юноша, с виду — ровесник Эртхиа, вернулся от двери. Эртхиа полюбовался на его упрямые брови, надвинутые низко над опущенными глазами.

— Ты Атарик?

Он кивнул, не решаясь говорить без позволения отца.

— Что ж он у тебя единственный? — удивился Эртхиа. Аттанцы женились один раз, но держали помногу наложниц, и сыновья от наложниц считались вполне сыновьями.

Атакир виновато пожал плечами.

— Это уж у кого сколько получится, государь. Я старался. Только он и остался из всех. Да еще дочь.

— Вот-вот, — насупился Эртхиа, усаживаясь в подставленное купцом кресло. — Ты готов отдать ее как возмещение за обиду, нанесенную твоим сыном?

Купец помрачнел.

— Прикажешь — куда мы денемся?

— Прикажу? А не прикажу — что делать будешь? Как помирить Аттан со степью? Почему не спустил шкуру со своего молодого дурака?