Алла Дымовская - Шапка Мономаха

– Владимир Владимирович, машина к вашим услугам. И кофе горячий есть.

И тут Андрей Николаевич понял, что вовсе не генерал теперь хозяин положения, да и никогда им не был. И что решительность генеральская и неподкупность в этом деле стоили выеденного яйца, а может, и того меньше. И посылать другого в пекло ада, даже из самых благих намерений, всегда легче, чем исполнять самому.

Три дня канули в Лету, как одно мгновение. Ермолов попросил этой отсрочки, а генерал не возражал. Он вообще уже не вмешивался и никуда не лез, а только суетился поблизости, как бы занимаясь своими делами. Да и кто осмелился бы возразить против нескольких лишних дней, которые осталось прожить Ларисе Владимировне Ермоловой, и выбрать их до самого последнего часа. В резиденции теперь оказалось очень много лишнего и, на первый взгляд, постороннего народа. Отец Тимофей и Витя, еще сам Андрей Николаевич, и даже Лавру позволили остаться на всякий случай. Витя ничего не понимал и наивно думал, что неприятности рассосались сами по себе – так все присутствующие в Огарево были любезны и вежливы друг с другом.

Ермолов проводил все возможное время подле Ларочки и мужественно терпел ее признания, за которыми не стояло больше никакого будущего. О том, что Витя, оказывается, очень хороший и милый, и что жаль, она не замечала этого раньше, и что в дальнейшем все будет между ними прекрасно и по-настоящему, пусть папа не беспокоится. И Ермолов надеялся, что оставшиеся ей куцые два дня дочь его проживет счастливо.

Альгвасилова в тайну предстоящего жертвоприношения не посвящали умышленно. Неизвестно, как бы он повел себя. И уж конечно, никто ничего не сказал Ларочке. Подобно сыну Авраама, ей предстояло умереть в неведении. И даже более того. Легкий и надежный, снотворный препарат был заранее приготовлен у генерала, чтобы девушка заснула в своей кровати, а все дальнейшее происходило бы с уже бесчувственным телом.

Оставалось решить последнее дело. Для этого в утро рокового дня в резиденцию приехал Владыка, чтобы уже больше не покидать президентское окружение до последнего часа.

– Можно, конечно, и у меня, в Богоявленском соборе, но народу там многовато. Или, скажем, в Успенском, или в Михаила Архангела. Оба на территории Кремля, и ночью там совершенно пусто, – предлагал Владыка обыденным голосом, но именно такой тон был сейчас единственно уместным.

– Нет, не надо ваших соборов. Поедем к Тимофею, и там дом Божий. И алтарь имеется, – так, будто речь шла о повседневных вещах, решил Ермолов. – И пусть Андрей Николаевич едет тоже, и этот друг его, Лавр. Мне при них спокойней.

– Как пожелаете, Владимир Владимирович, – покорно согласился Василицкий. – Тогда и охрана особенная не понадобится. Объект небольшой.

Ближе к вечеру Ермолов вызвал от Ларочки к себе в кабинет помощника. Витя пришел неохотно, хотя не подал вида. Только что вместе с любимой он смотрел кино «Сны в Аризоне» и собирался вести на его тему приятный разговор, но пришлось заняться служебной обязанностью. Шеф предложил ему зеленого чаю, и, поскольку пил сам, Вите неловко было отказаться. У чая оказался не самый приятный вкус, несколько отдающий селедкой и веником, но Витя выпил всю чашку. Ермолов говорил ему о каких-то несрочных делах, немного и второстепенных, Витя слушал вполуха, и в один момент ему показалось, что он впадает в сонное оцепенение. А в другой момент Витя уже в полной прострации сползал со стула на ковер.

– Я говорил тебе, мальчик, не верь никому. Даже мне. Особенно мне, – сказал над его телом Ермолов. – Уж, извини, Витя. Так надо. И так лучше для тебя.

Протянуть Ларочке своей рукой отравленную снотворным чашку Ермолов не смог. Это взялся сделать за него отец Тимофей, а больше бы никому Ермолов и не позволил.

Он только сам, держа спящую дочь в объятиях, снес ее вниз, к машине. За Ермоловым следом шел Владыка в скромном, повседневном облачении, за ним генерал Склокин, призванный для поддержки Василицким. За ним все остальные участники, допущенные к жертвоприношению. Собственно, генерал Василицкий с охраной отбыл за шапкой в Оружейную палату. Встретиться и тем и другим предстояло непосредственно в церкви у отца Тимофея не позже, чем в восемь часов вечера.

Внутри храма Божьего было холодно и до ужаса темно. Преподобный кинулся зажигать все свечи, какие были, не желая прибегать к электрическому свету, Владыка, шепча под нос молитвенные слова, помогал ему. Ермолов и его небольшое числом сопровождение остались в церковном приделе поблизости. Именно отсутствие всякого действия и ожидание подле спящего Ларочкиного тела сейчас были для президента мучительней всего. Рядом, на деревянной лавке сидели Базанов и Лавр Галактионович, но они молчали и только время от времени переглядывались между собой. Лавр, кажется, догадался или каким-то образом узнал, что происходит на самом деле, и порой прижимал толстенькие свои пальчики ко рту, чтобы не закричать. Базанов вдруг встал.