Алексей Фролов - Восход Левиафана (СИ)

Аллея, ровная, словно выпущенная из лука стрела, вывела к старому парку развлечений. Когда-то этот парк казался ему поистине огромным. Когда? Двадцать лет назад? Но ведь с тех пор ничего не изменилось, даже механическое сердце колеса обозрения скрипит так же, как прежде. Прошло два десятилетия, а механизм так никто и не смазал. Но колесо работает, спокойное, уверенное и непоколебимое. Ему плевать.

Лавочка, утопленная в кустарнике, названия которого Карн не знал. Здесь по праздникам пьяные малолетки потягивают пивко, зорко озираясь, дабы вовремя заметить приближающуюся опасность в погонах. Он тоже был таким. Хотя, конечно, не таким, ведь дети редко похожи на отцов. В его время малолетки могли пить где угодно и когда угодно, никаких запретов на алкоголь в общественных местах не было. А может он о таковых даже не подозревал, что, по сути, одно и то же. Проще ли от этого жилось? Едва ли. Печень подтвердит.

Впереди аллея упиралась в редкую серо-зеленую стену лесного массива, разбегаясь в стороны идеально ровными перпендикулярами. Но Карн не повернул, ни вправо, ни влево. Дойдя до выбеленного бордюра, он просто перешагнул через эту смешную преграду и двинулся вниз по склону, по узкой, но хорошо различимой тропинке. Тропинка была здесь всегда, по ней ежедневно спускались к реке сотни ног, но петлистая лесная дорожка так и оставалась петлистой лесной дорожкой, по весне или после дождя обращавшейся глинистым месивом. Никто даже не подумал, что можно дорожку «облагородить». А вот засрать - пожалуйста, как говорится - от души. Презервативы под каждым кустом, стеклянные бутылки и пластиковые стаканчики, дерьмо. Все в лучших традициях. И ведь продолжают, продолжают засерать, и так уже находясь по уши в собственных отходах. Нет, подумал Карн, мы такими не были.

Тропинка извивалась, становилась шире, угол наклона увеличивался. Но спускаться всегда проще, особенно когда не думаешь о том, что рано или поздно придется поднимать. Хотя быть может не всем это надо - подниматься. Кому-то проще жить в грязи, в хлеву, в обнимку со своими демонами. Но проще не значит лучше. Встречный вопрос - а кто мы такие, чтобы судить других? Ответ прост: мы - люди, поэтому мы можем, должны, обязаны судить себе подобных, иначе социум обречен на анархию и деградацию.

Принято считать, что алкоголиков «по синьке» тянет на философию. Карн пил не так часто, чтобы уверенно отнести себя к этой категории. Он смутно подозревал, что этиловый спирт каким-то образом снимает некоторые природные, возможно - инстинктивные барьеры между осознанием и подсознанием. Какие-то снимает, а какие-то наоборот - возводит. Так действует любой наркотик, кроме разве что никотина. Восприятие расширяется, осознание меняет масштаб. У каждого по-своему - это да. И слишком индивидуально, чтобы можно было опираться на какие-то общие тенденции. Кроме очевидной - привыкания. А самое главное, что ученые-переученые об этом ничего не знают. Ровным счетом ничего. В этом была уверена госпожа Бехтерева. В этом был уверен Карн.

На сколько там процентов изучен человеческий мозг? А мировой океан? А космос? Зато да - смывающиеся втулки мы научились делать. Апофеоз, блять, научной мысли!

Он и не заметил, как вышел к реке. Тропинка в очередной раз срывалась под невероятным углом, потом резко упиралась в небольшой холмик и выводила к асфальтированному участку, обозначавшему въезд на мост. Хотя «въезд» это громко сказано, мост исконно был пешеходным. А называли его в народе «Голубым мостом». Можно было предположить, что столь оригинальное название связано с некоей романтической историей. Стоял бы этот мост где-нибудь в Европе, так его однозначно окутали бы таинственным нуаром про парочку говномесов. К счастью, в этой стране любовь все еще оставалась прерогативой разнополых существ. А «Голубой мост» называли голубым просто из-за цвета, в который он был выкрашен.

Кстати, есть в этом городе еще один «Голубой мост». Но уже не пешеходный, а железнодорожный, и его история куда более масштабна. Во время Великой Отечественной войны после оккупации города этот мост широко использовался немцами для переброски боеприпасов, техники и живой силы. Фактически этот участок железной дороги связывал немецкие тылы с передовой, являлся ключевой транспортной жилой. Поэтому весной 1943-о местными партизанами (а именно - штабом партизанской бригады имени Щорса) было принято решение взорвать мост. Это была самая крупная партизанская операция за всю Великую Отечественную. Мост, конечно, взорвали. Снабжение было прервано на 28 дней. Немцы лютовали.