Алан Флауэр - Симон маг

Легионер растерянно замер. Вараний взглядом отправил его на место, к дверям.

– Тогда возьми у него клинок и сам сруби глупым птицам головы, – предложил маг.

– Я не мясник, – возразил Вараний, – здесь будет много крови.

– Если прольется хоть капля, прикажи обезглавить меня.

– Но сначала я прикажу тебе вычистить всю эту комнату до блеска, – предупредил наместник и снова позвал легионера: – Отруби ты.

Солдат присел на одно колено, нагнулся к птицам и мгновенным движением короткого меча снес им головы. Они даже не успели испугаться и вскрикнуть. Удар был таким быстрым и точным, что лезвие в полете показалось невидимым. Симон подпрыгнул, схватил в воздухе две отрубленные гусиные головы и поднял их над собой клювами друг к другу. Очень быстро он говорил на незнакомом странном языке, а глаза его были крепко зажмурены, будто там, у себя под веками, ему срочно нужно увидеть что-то совсем другое. «Тот Мернептаху… Тот Мернептаху… Анх… Маат… Хнум… Хекет». Потом он приставил головы назад, к перерубленным шеям, и они как ни в чем не бывало приладились обратно. Вараний не мигая смотрел на двух белых гусей, важно топтавшихся на дорогом эллинском ковре. Нигде не было ни капли крови. Легионер потрясенно разглядывал со всех сторон лезвие своего клинка. Оружие тоже было чистым, как будто его только что вынули из ножен и минуту назад здесь ничего не случилось. Солдат не видел такого даже на войне в Сарматии, где ведьмы умели оборачиваться лисицами и в таком виде пробираться в сны своих врагов. Симон уже стоял в полный рост, и никто не обращал на это никакого внимания.

– Ты не заметил самого главного, – осторожно нарушил тишину маг.

– Чего же?

– Я не просто прирастил, но и поменял им головы.

Двое легионеров и Вараний вновь уставились на гусей. Птицы, то ли от комнатной темноты, то ли от только что пережитого, сделались сонными и почти не двигались. Гуси были одинаковы, и выяснить, поменялись ли они головами, казалось невозможным. Шутил Симон или нет, так и осталось тайной.

– Предположим, ты тот, за кого себя выдаешь, – неуверенно и тихо произнес наместник, – но где ты живешь?

– Где ты мне прикажешь, – с улыбкой поклонился маг.

Прежним своим властным голосом Вараний распорядился:

– Отведите его к моим рабам, но пусть его кормят хорошей едой и никогда не бьют. Если он провинится, пусть сначала доложат мне.

Легионеры, с опаской посматривая на Симона, повели его прочь, во внутренний двор. Когда они спустились вниз по лестнице и Симон дотронулся до воды, чтобы смочить себе лоб в маленьком мраморном фонтане в виде крученой раковины, им вслед из покоев наместника донесся сердитый крик:

– Заберите гусей!

Один из легионеров пустился назад за птицами. Они шумно вырывались из его рук и пытались щипать солдата за гребень на блестящем шлеме, сдвигая бронзовую каску ему прямо на глаза.

– И еще, – сказал Вараний уже шепотом и самому себе, – я ни за что теперь не стану их есть.

Начиная с этой встречи почти каждый вечер мага приводили к наместнику. Горела бронзовая лампа в виде двух сцепившихся гладиаторов – они скрестили мечи, освещая дорогой эллинский ковер с вышитой охотой на льва, обезьяной, которая сбивала финики шестом с пальмы, химерами, грифонами и танцующими морскими нимфами с золотыми яблоками в тонких руках. Раньше, скучая, Вараний разглядывал диковинные сцены на этом подарке финикийских купцов и, как в детстве, воображал себя внутри этих вышитых сказок, но теперь у него появилось кое-что поинтереснее фантазий.

Хлопком ладоней Симон вызвал ниоткуда тысячу серебряных бабочек, чтобы показать, как выглядит снег, когда летит с неба в северной и ветреной стране Гиперборее, на родине Аполлона. А двумя хлопками маг приказал армии бабочек вновь деться неизвестно куда. Симон заморозил вино в чаше, тронув его двумя пальцами. Если заглянуть в чашу, там, на упругой поверхности винного льда отразится тот, кого ты загадаешь; можно видеть его жизнь, как в окно, и знать, чем он сейчас занят. Правда, у Варания получалось, только если маг был рядом, а когда тот уходил, вино на глазах каменело и становилось бесполезным куском лавы. Однажды Симон даже уговорил наместника бросить копье в мраморный бюст императора. Выставив легионеров во двор, наместник предупредил:

– Если эта каменная голова разобьется, тебе тоже придется проститься со своей.

После этого он прицелился и точно бросил копье, как учили когда-то в армии. Симону пришлось сказать всего лишь два слова, чтобы оружие замерло в воздухе на полпути к своей цели. Пораженный хозяин дома подошел к зависшему невесомому копью, тронул пальцем острие и засмеялся: