Любовь Пушкарева - Потерянное одиночество

Я расплакалась навзрыд. Я не хочу, не хочу всего этого. Не хочу этой боли. Я знаю, отчего-то я знаю, что такое – потерять любимого. Лучше никогда никого не любить. Пережить потерю невозможно. Невозможно…

Я выплакала всю свою силу. Выплакала, отрицая то, что не могу не принять.

Я не могу бросить Лиана, Фиалочку и Незабудку.

Я не могу не помочь пленным флерсам.

Я не могу этого не сделать, потому что тогда каждое утро будет вместо светлой радости приносить напоминание о том, что я предала себя, предала свою силу и свое предназначение.

Я всегда помогала своим источникам, и не потому, что проблемы в их жизни уменьшали количество силы, отдаваемой мне, а потому что считала себя обязанной помогать и хоть как-то возвращать долг благодарности. Я бы могла не заводить связи на долгие годы и жить так, как жила в Париже, как живут другие розовые Нью-Йорка – в фейерверке веселья и шуточных страстей, в брызгах шампанского и круговерти лиц.

Нет. Давно, очень давно, не осознавая этого, я стала окружать себя семьей из людей и нести ответственность за них. Сама того не понимая, я старалась брать от источников не просто сексуальное желание, а любовь, настоящую белую любовь, и всегда благодарила за нее, как могла. Даже если благодарность выражалась в принесении смерти, как с Гербом.

Поздно плакать, поздно кричать «не хочу», моя сила подчинила меня, и убьет, если я предам ее.

Мне остается лишь не поддаться ей полностью, не пойти по пути Светлых Сестер, ставших слишком светлыми, настолько, что не смогли убить тех, кто убивал их. Нет. Я буду бороться. За себя. И за своих.

Пошатываясь, я встала, вцепившись в поручень, и побрела вверх, два пролета, и я дома.

Еле справившись с замком, я зашла и осела у двери.

– «Лиан», – мысленно позвала я, сил напрягать голос не было.

Он прибежал; увидев меня, перепугался и расстроился, но тут же взял себя в руки, поднял и взвалил на себя. Какое-то время я просто висела на нем, впитывая его силу, закрывшись от его испуганных вопросов.

– «На тебя напали? Ты дралась?» – все же докричался он.

– «Нет, я…» – и я передала ему картинку, себя сидящей на лестнице. – «Я… сама…так глупо… Прости…»

Я всерьез попросила прощения у флерса. Ниже падать некуда. Я усмехнулась и потрепала его белоснежные волосы.

– «Я люблю тебя…» – оказывается, можно шептать и мысленно.

– «И я тебя, Лиан, и я тебя люблю… только не хочу повторить судьбу твоих Матерей, поэтому… не размягчай меня слишком. Мне надо оставаться суровой…»

– «Я понимаю. Я постараюсь не забывать об этом».

Мы дошли до моей спальни и упали на кровать, Лиан попытался раскачать меня, влив большой глоток силы, но я не удержала его, и сила бесцельно рассеялась.

– «Отдохни, поспи, ты слишком сильно навредила себе. Ты пыталась отказаться от себя, это всегда калечит…»

– «Ты пытался сделать то же самое? Отказаться от себя?»

– «Да. Убедить себя, что ты мне не нужна, что я смогу жить дальше, как жил до тебя. Отдохни, вспомни что-нибудь приятное».

Я послушалась его совета и погрузилась в полудрему.

Все началось очень давно, все началось с Кости.

Тогда я часто меняла источников и коллекционировала мужей, собирая их деньги. Так я жила почти двадцать лет. И вот однажды прозрачным осенним утром я гуляла по Сентрал-Парку, просто по чуть-чуть подпитываясь от этого островка природы в чадном, как мне тогда казалось, городе. Мое внимание привлек немолодой мужчина аристократичной гордой выправки, бедно, но аккуратно одетый. Он, так же как и я, прогуливался, жмурясь на холодные лучи осеннего солнца в еще не опавшей золотой листве. Мы поравнялись и какое-то время шли рядом, потом он безмолвно предложил мне руку, и я приняла, опершись на него. Без слов мы шли по аллеям, мне было очень хорошо рядом с ним, я чувствовала его силу как тепло домашнего очага и грелась в этом тепле.

– Простите, я ужасно воспитан, – все же заговорил он.

Я засмеялась.

– Я тоже…

– Позвольте представиться – Константин Воронов.

– Пати Поммера.

Он церемонно поцеловал мне руку, и мы пошли дальше все в том же легком и непринужденном молчании. Расстались мы все так же – раскланявшись без лишних слов.

На следующий день я пришла в парк, в то же место в то же время в надежде увидеть его, он меня не разочаровал, показавшись на аллее одновременно со мной. Мы опять гуляли, только в этот раз я уже расспрашивала о нем, о его жизни.

Русский аристократ, офицер, он воевал, пытаясь отстоять ту жизнь, которой его родина жила раньше, до революции, но проиграл. Проиграл и покинул то, что так любил, чтобы сохранить свою жизнь, хотя многие его друзья остались умирать на родной земле. Он не боялся смерти, но умирать бессмысленно не хотел. Он думал, что после сможет вернуться с такими же, как он, чтобы начать новый бой. Но не вышло. Лучшие погибли, выжили слабаки, способные лишь молоть языком, сетуя на судьбу и вспоминая былое величие. Изгнанники кое-как устроились на чужбине и, забыв гордость и честь, принялись просто выживать. Он понял свою ошибку, понял, что лучше было б умереть там, на родине, в разгаре боя. Но что сделано, то сделано. Накладывать на себя руки бывший офицер счел еще большим позором, чем бесцельное существование изгнанника. Перебравшись в Америку, он поселился отдельно от своих бывших соотечественников, не желая общаться с ними. Ему не было еще и пятидесяти, а он считал, что его жизнь кончена. При всем этом в нем не было надлома, он просто принял свою судьбу и, ни на что не надеясь, ничего не ожидая, жил день за днем. До нашей встречи.