Любовь Пушкарева - Потерянное одиночество

Дракон приблизил ко мне свою усатую голову и посмотрел в упор, изучая, как букашку, а потом так же уставился на Седрика.

– Я убедил вас помочь нам? – пророкотал он, не открывая рта.

– Да, – выдавил Седрик.

Задумчиво покачавшись, дракон вдруг стал уменьшаться, закручиваясь в кольца, потом пошла рябь, и мы вновь увидели старика. И только раздавленный стол свидетельствовал, что здесь минуту назад не было свободного места.

– Я оставлю Уна, чтоб он помогал вам. До завтра, – и старик вышел из комнаты. Оборотни, неизвестно когда успевшие принять людское обличье, последовали за ним. «Кот», похоже, тот самый Ун, поклонился и выжидающе глянул на нас.

– Подождите, пожалуйста, за дверью, – нашлась я. Тот молча послушался.

– Ну что? – спросила я.

– Мне жаль, я был не прав, – тихо ответил Седрик. Нужны мне его извинения, как рыбе зонтик.

– Ты можешь им помочь? Или они просят невозможного?

– Да, могу.

– Ну так отлепляйся от стены и вперед.

– Пати… Я пуст. Пуст до самого дна.

Я сама была пуста, такой страх даром не проходит.

– Седрик, я не буду сейчас тебя кормить. Мне почти нечем.

– Я понимаю. У меня в кабинете накопители – пеммикан и отвар в глиняной кружке.

– Хорошо. Принесу.

Кот у двери терпеливо ждал, и когда я вернулась с мясом и кружкой, он стоял все в той же позе.

После трапезы, обретя силы, Седрик принялся за дело, а я уехала домой. Если бы Седрик не мог помочь нашим гостям, я б уехала из города, а так я надеялась, что он найдет этот артефакт, будь он неладен, и они спокойно уберутся к себе на родину.

Прошли томительные сутки ожидания, и вечером следующего дня Седрик заехал ко мне в ресторан. Лис-оборотень следовал за ним по пятам, а в шаге позади, набычившись, шла постоянная охрана из двух волков.

Я закрыла дверь в свой кабинет перед носом у мохнатых. Они не стали ломиться, хоть пожелай Лис зайти, воспрепятствовать я б ему не смогла.

– Фух, наконец-то, – Седрик закрыв глаза, студнем растекся по креслу. Я с удивлением смотрела на него, вечно собранный и энергичный, он сейчас не был похож сам на себя.

– Что случилось? – спросила я, хоть прекрасно понимала, что с ним. Все время быть рядом с тем, кто может одним движением убить тебя или подчинить – испытание не из легких.

– Пати, я не могу… не могу больше терпеть их рядом с собой, – словно сам себе, произнес он.

Эта тихая жалоба растопила мое сердце, я села к нему на колени и, обняв, стала целовать лоб, виски, щеки, по капле вливая силу. Какое-то время он не шевелился, принимая подарки, но потом начал по чуть-чуть отвечать, поглаживая мое бедро и так же мимолетно целуя в ответ. Он принялся искать мои губы, в таком поцелуе мы бы могли обменяться не каплями, а потоком силы, но я не хотела рисковать и, глядя ему в глаза, отрицательно покачала головой. Седрик с сожалением подчинился, только поцелуи превратились в нежные покусывания одними губами. В этих ласках мы не только обменивались силой, но и генерировали красную, почти одинакового оттенка, моя была лишь ненамного светлее. Так пролетели полчаса, мы оба наполнились, и я, мягко отстранившись, встала с его колен. Седрик успел поймать мою руку и поцеловал, вливая силу – безмолвная благодарность.

– Пати, можно я и завтра приду? Мне… будет легче пережить этот день, зная, что… – он не договорил, но и так ясно – зная, что вечером мы накормим друг друга.

Отказать я не могла.

– Хорошо. Только веди себя прилично. Как сегодня…

Он улыбнулся непривычно мягкой улыбкой.

– Хорошо.

И вместо прощания чмокнул в щеку, как в те дни перед боем с Абшойлихом.

Девять вечеров я закрывала дверь перед невозмутимым лицом очередного оборотня-чужака, девять вечеров мы с Седриком медленно и осторожно раскачивали друг друга, наполняясь и обмениваясь.

– Розочка, сладкая, пушистая розочка, – забывшись, иногда шептал он, – с дли-инными шипами, коготками… Чтоб никто не достал, не понюхал, не коснулся… Моя розочка… – последнее он всегда произносил еле слышно, потому что знал – это «моя» может меня взбесить.

А на десятый день он пришел бодрый и без чужака – артефакт нашли, и монстры спокойно убрались восвояси.

– Пати, сегодня опять Совет, я слишком многих прижал к ногтю, потребовав помощи в поисках артефакта, и Фрешит опять мутит воду.

Я улыбнулась каламбуру – Фрешит-Паводок.

– Говорит, что я заставил многих потратиться неизвестно ради чего. Скотина пришлая.

Фрешит перебрался в Нью-Йорк из Детройта, после того как вампы захватили там власть, и, несмотря на то, что это было десятилетия назад, все еще считался пришлым.