Любовь Пушкарева - Потерянное одиночество

Лиан совсем потух. Я принялась покрывать поцелуями его лицо, успокаивая, делясь силой. Мне не нужно было рассказывать, что было дальше, я ясно видела картины из его прошлого. Руфусу лучше не встречаться со мной вообще. Не сдержусь. Лиан прильнул ко мне, успокаиваясь, и я ясно почувствовала его счастье, оттого что у него есть я, что я с ним. До меня понемногу стало доходить, почему он вчера чуть не умер, после того как я от него отказалась.

– Как ты попал к ним? И как давно? – я не могла вспомнить, когда же тетушка завела флерсов.

– После той длинной страшной войны мир стал стремительно меняться, многие divinitas потеряли свои земли и перебрались за океан, ну и, конечно же, флерсов с собой вывезли. Тогда я и выехал с семьей Фресно. Нас, флерсов, у них было много, и нам жилось неплохо на их землях, но во время путешествия и после приезда все ослабли – и хозяева, и мы. Мы перестали обеспечивать себя и кормить хозяев, уже им приходилось кормить нас. Короче, они были вынуждены нас раздать. Я сам попросился остаться здесь, слишком много слабых и молодых флерсов было в Нью-Йорке, и хоть хозяева не хотели со мной расставаться, но все же отпустили. У Форесталя флерсов тогда было двенадцать или четырнадцать, он принимал всех – чем больше, тем лучше. В принципе, это правильно, чем нас больше, тем нам легче обеспечивать себя, только если не наступает какой-нибудь кризис.

– «Я поняла, о чем ты».

– Вот у Форесталя я и встретил Фиалочку, она была самой молоденькой и слабенькой. А тут как раз леди Агата обратилась с просьбой о покупке пары, и Форесталь, недолго думая, отдал самую слабенькую и середнячка, меня. Пару лет мы жили вполне сносно, но леди Агата, став servus [19]Саббиа, очень быстро перестала быть даже номинально белой, хоть до последнего не хотела признавать этого.

– Когда ты сказал, что попросился остаться из-за того, что здесь много слабеньких флерсов, что ты имел ввиду?

– Ну, я из перворожденных, нас осталось девятеро, это если все же считать Ландышей; если без них, то вообще семь. Мы, старшие, как можем и чем можем помогаем своим детям. В Новый Свет кроме меня приехали Клевер и Медуница. Медуница на западном побережье, а Клевер на юге.

– «С ума сойти…»

– «Почему?»

– А как же ты им помогаешь?

– Да все больше советом. Хотел бы чем-то большим, но складывалось все так…

Меня осенило.

– Подожди, ты со всеми флерсами можешь так же запросто общаться, как со мной и Фиалочкой?

– Так запросто не со всеми, а только с теми, с кем виделся лично и смог «присоединиться». Да и с Фиалочкой нормальную связь я смог установить только в момент ее перекидывания, до этого она была как… как в бочке – ничего не видела, не слышала и не понимала. Но всех, кто постарше и посильнее, я ясно слышу и могу с ними обмениваться. Есть еще двое слабеньких моей ветви, до них я тоже смог докричаться после того, как попал к тебе. Да… теперь все общины флерсов со мной на связи.

– «С ума сойти…»

– «Да почему же?»

– Да потому что вас считают не умнее кошек! А вы… общины, связь, старшие… информационная поддержка, – вдруг всплыла где-то услышанная фраза.

– «Информационная поддержка? Точное выражение». Не умнее кошек? Может, и не умнее… В половине случаев уж точно.

Я задумалась об услышанном. Уловив какие-то отголоски мыслей, Лиан принялся рассказывать.

– Я почуял вас в один из ваших редких визитов, «как спящий цветок чует лучи еще холодного мартовского солнца», – это поэтическое сравнение он произнес про себя. Вслух он продолжал говорить «вы», хоть мысленно перешел на «ты». – Я подкрался, чтобы посмотреть. Увидел щиты – слишком мощные и плотные. Я понимал, что вы белая, хоть и не такая, как Матери, – холодная белая. Мы так же ощущаем леди Ауэ и Форесталя – холодные белые, «холодные, скудные солнца». Мощные щиты говорили о вашей силе, слабому divinitas таких не поставить. И когда Фиалочка инициировала ребенка, я всю луну надеялся, что родственники обратятся к вам за помощью, чтобы вы посмотрели на нас, может быть, подкормили. Но потом до меня дошло, что я зря рассчитывал на это, что леди Агата ни за что не одолжится у вас. Тогда я начал провоцировать Руфуса на снятие метки, она ведь позволяет хозяину чувствовать раба, я смог настроить ее так, что Руфус ощущал пусть и не всё, но хоть отголоски того, что он делал со мной. За пару дней он догадался, в чем дело, попытался закрыться и сильно избил, уж не знаю, как мне хватило сил «и мужества», но я пробил его защиту и завязался на него, он чувствовал почти то же что и я. В ярости он вырывал метку по частям. «Это было ужасно». После того как метку вырвали, я ненадолго лишился чувств и пришел в себя как раз вовремя, Руфус говорил по телефону с волками, – тут Лиан замолчал и принялся рассказывать уже мысленно.