Фаня Шифман - Отцы Ели Кислый Виноград. Третий Лабиринт

На шум из дома выскочила Хели с малышкой на руках и бросилась к Максиму: «Но как же это… Но что же это… Нас отсюда выкидывают?.. У Ниры температура, поэтому мы с нею дома весь день…» — «Да! Именем законности и порядка!» — подтвердил дабур с повадками рахана, давая знак бульдозеру. Тот вплотную подошёл к каравану, где жили друзья Максима и располагалась малая студия. Хели разрыдалась, следом заплакала малышка. Максим нежно обнимал её, целовал маленькую Ниру, пытаясь успокоить обеих, и уговаривал Хели пойти с кем-нибудь вниз к родителям с больной девочкой. «Я не могу уйти, мы должны быть тут… — ласково объяснял он. — Я сейчас папу извещу. Вон, идите с равом Эльяшивом — он поможет».

Вдруг раздались отчаянные крики сгрудившихся на плоской вершине холма йешиботников: «Дабуры громят промзону, сносят здания фирмы «Ноам»!" Ирми и Максим бросились к обрыву. Ирми застыл, кусая губы в бессильной ярости и сжимая кулаки: «Так вот что они задумали: отвлечь сюда всех мужчин — и разорить фирму!..».

Ему хотелось броситься на троих дабуров, которые отталкивали их от караванов, бубня с монотонной деловитостью: «Посторонитесь! Нам не нужно человеческих жертв!

У нас приказ… У нас приказ… Приказы надо выполнять…»

Дабуры от души резвились, издеваясь над йешиботниками, упрямо взбиравшимися по крутому склону на Гиват-Ноам. Один из них, выбрав двух маленьких и щуплых мальчишек с длинными пейсами, схватил их за воротники и со всей силы столкнул лбами, после чего, оглушённых, спихнул вниз со склона. Другие распихивали сцепившихся локтями парнишек в разные стороны друг от друга, раздавая направо и налево оглушающие тумаки увесистыми кулаками, стараясь непременно попасть по голове. Ошеломлённо наблюдая эту дикую сцену и не зная, как помочь мальчикам, Ширли вдруг увидела, как от толпы от души резвящихся дабуров отделился невысокий в сравнении с остальными, широкоплечий, круглолицый дабур с явными ухватками опытного рахана. Он направлялся к бульдозеру, который уже почти покончил с караваном, где жили друзья Шмуэля и Максима. Его лицо показалось Ширли до жути знакомым. С ужасом она поняла, что это её брат Галь — Ализа не врала. «Значит, это правда, что их боссы вернулись, и он за ними… А я раньше как-то не замечала, что он у нас такой маленький… Он же всегда был мощный, с такими бицепсами… Или на фоне этой банды?..» — мелькнула паническая мысль. Перед глазами полыхнул багровый туман, и, как от первых звуков силонофона, схватило, как обручем, голову, подступила тошнота. Перед мысленным взором возникло лицо Ноама, каким оно отпечаталось в её памяти в самый последний раз в том жутком лабиринте. Ей пришлось со всей силы закусить губу, чтобы не закричать, не броситься на кого-нибудь из этих мерзких пустоликих дабуров.

В этот момент глаза Ширли встретились с глазами Галя, и она увидела его багрово вспыхнувшее лицо. Он мгновенно отвернулся от неё, бросился в центр маленькой площадки, окружённой тремя уже смятыми караванами, к нескольким своим сообщникам — те как раз подбирались сзади к Бенци с явным намерением схватить его за локти.

Галь крикнул: «Оставьте эту падаль, он уже своё получил! Лучше займитесь молодняком!» — и указал в сторону склона, где дабуры теснили и избивали подростков-йешиботников. Трое головорезов резко развернулись и присоединились к тем, что сдерживали взрослых мужчин, пытающихся прорваться к обломкам караванов.

Галь медленно направился к сестре. Не доходя пары шагов, остановился, уперев руки в бока, и некоторое время смотрел на неё, покачивая головой.

Ширли с ужасом уставилась на бульдозер, который проворным волчком кружился на руинах каравана, где до нынешнего вечера жили Зеэв, Бени и Эльяшив, и где была их малая студия, давя незатейливую утварь ребят и студийное оборудование.

Расширенными от ужаса и чувства безысходности сухими воспалёнными глазами она смотрела, как бульдозер подминает под себя уже их караван, как рассыпаются стол, дешёвенькие стулья, книжные полки, которые Рувик мастерил вместе с Максимом и Шмуэлем, как летят гонимые ветром страницы книг, со звоном бьются рамки фотографий и её картин, которые ещё сегодня утром с недобрым прищуром рассматривала вестница беды Ализа. Жалобно затрещали и поникли переломанные молодые саженцы масличных деревьев. Казалось, дабуру-бульдозеристу доставляет особое удовольствие крушить, ломать, давить их нехитрый скарб, их любимые вещицы, создававшие уют в их маленьких домиках, ломать и грубо выкорчёвывать молодые деревца. Об этом словно бы кричало широкое лицо бульдозериста, торжествующий изгиб его тонких губ. Бульдозер разворачивался, чтобы сделать последний заход, а Ширли сухими глазами смотрела на превратившиеся в щепки детские кроватки и безучастно подумала: «Хорошо, что успели предупредить Нехаму, и сегодня все детки, наши и Ренаны с Ирми, будут спать у бабушки… что они не видят этого кошмара… Только бы Ренана этого не увидела… Она же такая импульсивная… и так непросто носит…» Под жуткий скрежет, мучительно напомнивший пассажи силонофона, бульдозер исполнял виртуозные па, крутясь на руинах караванов. Рядом жутко завывал, будто плакал, Лаф-Лаф, которого изо всех сил удерживали Цвика и Нахуми, чудом вырвавшиеся из рук дабуров. А те наслаждались, издеваясь над рвущимися на вершину холма йешиботниками. Лица обоих кузенов Ширли распухли, были покрыты синяками и кровавыми ссадинами.