Михаил Кликин - Черный кобель Жук

– Да кому он нужен? Сам посуди – если человеку собака нужна, он лучше щеночка возьмет. А тут – такой чёрт здоровый.

– Хоть куда бы его, а?

– На живодерню, разве что, – хмыкнул Володька. И испугался, увидев, как перекосилось лицо Фёдора Ивановича. – Ты чего это? Пошутил я, пошутил. А ты правда, что ли, избавиться от него хочешь?

– Не хочу. Надо.

– Как же это понимать?

– А лучше не спрашивай, – горько сказал Фёдор Иванович. – Увез бы ты его, что ли, подальше куда-нибудь.

– Чего он натворил-то? – тихо спросил Володька.

Фёдор Иванович только рукой махнул.

– Увези, христом-богом прошу. Где-нибудь у дороги привяжи на виду. Может, кто пожалеет, подберет.

– Ну… ладно… Не покусает он меня?

– Нет, он ласковый, – едва слышно сказал Фёдор Иванович и вдруг, резко отвернувшись, дёрнул плечом.

– Ты чего это, дядя Фёдор?

– Увози нахрен! – зарычал старик.

– Ладно… Ладно… Но ты… Это… Не реви только…

Фёдор Иванович задергался, забулькал горлом, медленно опустился на землю и, привалившись спиной к грязному колесу Нивы, обхватил голову руками.

– Ты вот, это, деньги, на, возьми, – сбивчиво проговорил растерявшийся Володька, поспешно доставая из бумажника новенькую сотню и пытаясь всучить ее старику.

– Не… – прохрипел Фёдор Иванович. – Не надо… Ты… Купи ему… Этот.. Как его… Педи Гри… Побалуй… Напоследок…

Два дня терзался Фёдор Иванович, не знал, куда себя деть. А поздним вечером второго дня не выдержал – увязал в платок две печёные картофелины, оставшиеся от прошлого ужина, помидор, впопыхах сваренное яйцо да черствую краюху ржаного хлеба. Основательно оделся, на фланелевые портянки обул кирзовые сапоги, прихватил спички, тесак в войлочных ножнах – и вышел из дома.

Первым делом направился к Тамаре.

– Ты куда это на ночь глядя собрался? – удивилась та.

– Что хотите со мной делайте, а Жука я в обиду не дам! – отчаянно проговорил Фёдор Иванович и притопнул подкованным каблуком.

Долго молчала бабка Тамара, разглядывая позднего гостя, вставшего на пороге. Качала головой. Наконец, проговорила тихо и, вроде бы, с пониманием:

– За ним, значит, отправился?

– Пойду искать, – кивнул Фёдор Иванович. – Предупредить вот зашел, а то хватитесь – а меня нету… Курам раз в день кинь зерна из бочки.

– Ладно. Кину… И куда отправишься?

– По дороге.

– Далеко?

– Не знаю пока.

– Ну, ладно… – Тамара тяжело поднялась с табурета, выдвинула ящик стола, одним широким движением сгребла в него разложенные по столешнице письма и почтовые карточки. Сказала:

– Погоди.

И ушла за занавеску в маленькую комнату, откуда громко – на весь дом – щелкал поношенным механизмом старый будильник, пытающийся поспеть за стремительными мгновениями. Вернулась хозяйка минут через пять, вручила Фёдору яркий, оранжево-синий рюкзак.

– Вот, возьми. Внук оставил. Там я тебе молока положила бутылку, и десяток блинов. Съешь по дороге.

– Спасибо, – поблагодарил Фёдор Иванович.

– А, может, всё же, подождешь до утра? Не дело – в ночь уходить.

– Не могу. Так легше.

– Ну, смотри. Голова на плечах своя есть.

– То-то и оно, – сказал Фёдор Иванович. Он закинул рюкзак за спину, развернулся на каблуках, открыл дверь, перешагнул порог – и остановился. Медленно повернув голову, он колюче глянул на Тамару и со значением повторил:

– То-то и оно.

Под открытым небом идти было не страшно. Ярко светила луна, мерцали разбрызганные по высокой тьме звезды; было тихо и сонно. А вот когда начался лес, чёрный и затаившийся, Фёдору Ивановичу сделалось не по себе. Он достал тесак – но спокойней от этого ему не стало. Он подумал, что сейчас не помешал бы фонарь. И тут же решил, что от прыгающего по земле желтого пятна не было бы никакого проку.

Во тьме, окружившей дорогу, кто-то жил. Там ворочались и вздыхали. Охали и постанывали. Скрипели и потрескивали. Сомкнувшиеся деревья норовили зацепить раздражающе яркий рюкзак, сдернуть его с плеч человека. Смутные фигуры выдвигались из мглы и недвижимыми призраками вставали в шаге от обочины. Прямо по звездам скользили беззвучные крылатые тени. Порой вниз заглядывала седая луна, и тогда лес менялся чудовищным образом: уродливые тени полосовали дорогу, каждая выбоинка заполнялось густой тьмой, березовые стволы начинали сливочно блестеть, а плотная стена сомкнувшихся деревьев раскалывалась, обнажая прежде невидимое, тяжёлое и мрачное…