Михаил Кликин: Наш упырь

– Давай помогу! – предложил Вовка, из-за печной трубы наблюдая за мучениями бабушки.

– Сиди! – махнула она рукой. – Я уж всё почти.

Отодвинув и развернув тумбочку, бабушка опустилась на колени и загремела железом. Вовка с печки не видел, чем она там занята, но знал, что под тумбочкой лежит какая-то цепь. Видно, с этой цепью и возилась сейчас бабушка.

– Что там, ба? – не утерпев, крикнул он.

– Сиди на печи! – Она выглянула из-за тумбочки, как солдат выглядывает из-за укрытия. В руке ее был отпертый замок. – И не подсматривай!.. – Она вынула из ящика стола нож с источенным черным лезвием, взяла карася, глянула строго на внука, сказала сердито: – Брысь! – И Вовка спрятался за трубой, думая, что бабушка не хочет, чтоб он видел, как она станет выпускать кишки живой, шлепающей хвостом рыбине.

Поправив матрац и подушку, Вовка лег на спину, из кучки книг вытащил старый учебник биологии, открыл на странице, где было изображено внутреннее устройство рыбы, с интересом стал разглядывать картинку, на которой неведомый школьник оставил чернильную кляксу.

На кухне что-то скрипнуло, стукнуло. Вовка не обратил на шум внимания. Сказано – не подсматривай, значит надо слушаться. Бабушка Варвара Степановна строгая, ее все слушают, даже деды приходят к ней, чтоб посоветоваться…

Наглядевшись на рыбу, помечтав о будущих уловах, Вовка отложил учебник и взял книжку со стихами. Стихи были странные, слегка непонятные, они завораживали и чуть-чуть пугали. Картинки пугали еще больше – темные, туманные; люди на них походили на чудовищ, сильный ветер трепал грязные одежды, голые деревья, словно обрубленные куриные лапы, скребли когтями по черным тучам, отвестные скалы вздымались в небо, и бушевало, ворочалось грозное море – моря в этой книге было очень много.

Вовка зачитался, потерял ощущение времени – а потом словно очнулся. В избе было тихо, только ходики на стене щелкали маятником, и в щелчках этих чудился странный музыкальный ритм.

– Ба? – позвал Вовка.

Тишина…

– Ба! – ему сделалось жутко, как бывало не раз, когда он оставался один на один с этим домом. – Ба!..

Он посмотрел на кухню. Тумбочка теперь казалась неповоротливым зверем, специально вставшим поперек кухни. В свезённом половике чудилось нечто угрожающее.

– Бааа… – жалобно протянул Вовка и посмотрел на радио.

Он стыдился своего страха, и не понимал его. Ему хотелось выбежать на улицу – но еще больший страх таился в темном коридоре.

– Ба… – Он спустил ногу на лестницу, и доска-ступенька знакомо скрипнула, чуть приободрив его. Он сполз ниже, чувствуя, как разгоняется, обгоняя щелканье маятника, сердце.

– Ба…

Бабушка пропала. Сгинула. Он не слышал хлопанья дверей. Она была на кухне. А теперь ее нет. Лишь ведра стоят. И тумбочка. И половик…

– Ба…

Он слез на пол, уговаривая себя не бояться. На цыпочках, сцепив зубы, затаив дыхание, шагнул по направлению к кухне, вытянул шею.

С соска умывальника сорвалась набрякшая капля, ударилась о железную раковину – Вовка вздрогнул, едва не закричал.

– Ба…

Дрожали ноги.

Он заставил себя выйти из-за печки, невольно поднял голову, встретился взглядом с черным лицом на иконе, замер в нерешительности. Потом медленно потянулся к тумбочке, осторожно коснулся ее рукой. И шагнул ближе – втянул себя на кухню.

– Ба…

Он увидел темную дыру в полу.

И деревянную крышку, обитую железными полосами.

И цепь.

И замок.

Он понял, куда подевалась бабушка, и напряжение отпустило его. Но сердце не унималось, и все так же дрожали ноги.

– Ба? – Он наклонился к лазу в подполье. Внизу было темно, оттуда веяло холодом и земляной гнилью. На пыльных ступеньках висели плотные тенета с коконами неродившихся пауков и с сухими скелетами пауков умерших.

– Ба! – Вовка не знал, что делать. Спуститься в подпол он не мог – боялся и глубокой темноты, и тяжелого запаха, и мерзких пауков. Представлялось ему, что стоит сойти с лестницы – и массивная крышка на петлях упадет сама-собой, и загремит звеньями цепь, заползая в скобы, и спрыгнет со стола замок, клацая дужкой, словно челюстью…

Вовка боялся даже просто опустить голову.

И он стоял на коленях, тихо канюча:

– Ба… Ну, ба…

А когда ему послышался странный звук – словно гигантскому карасю сильно нажали на брюхо, – и когда в топкой тьме почудилось движение, – он сорвался с места, взлетел на печку, подхватил, втянул за собой лестницу и с головой нырнул под одеяло.