Ольга Погодина - Небесное испытание

Вот, скажем, зачем приютил ургашей? Тогда, семнадцать зим назад их, двух беззащитных белоголовых мальчуганов, привезли к его порогу изможденные, оборванные люди, прошедшие страшный зимой перевал Косэчу, отделявший Ургах от охоритских кочевий… Понимал, что опасно? Да, понимал. Выгоду и опасность для всех племен охоритов взвешивал? Взвешивал, трезво. На какие-то блага от выросших мальчиков не рассчитывал. Тогда почему не умертвил их, пока слух по степям не разошелся? Не смог. Промедлил, пожалел. Добро бы еще приемыши оказались хоть чуть-чуть с ними схожи. Куда там – все равно что цапля среди воронов. И даже это ничего, – вырастая, приемыши становились все более неуправляемы и дерзки. Держать их в узде становилось все труднее. А что самое неприятное, молодые охориты, включая младшего брата Хэчу, ходили за самозваными князьями Ургаха как привязанные, наслушавшись довольно расхожих баек, которые те им наплели. И ведь как рты-то позатыкаешь? Хэчу казалось, надо подождать – перебесятся, а то и просто уберутся восвояси, оставят его в покое. Последнее время он не раз осторожно прощупывал намерения братьев – не пора ли. А те, в свою очередь, прощупывали его: а не даст ли он им воинов и снаряжения на возвращение им законных наследственных прав, которые они, будучи сыновьями невинно убиенного князя Ургаха Каваджмугли, намереваются вернуть себе в самом скором времени? Хэчу отвечал на все их осторожные кружения вокруг да около одним: идти малосильным не обученным войском против неприступного Ургаха самоубийство, да и объединенный совет племен на это никогда не согласится. А он, Хэчу, не хочет даже выносить на обсуждение вопрос, который поставит под сомнение разумность его собственного управления племенем. Братья мрачнели, раздували ноздри, говорили резкости, которые Хэчу списывал на горячий юношеский нрав. В конце концов, что ему могут сделать юные княжичи, не имеющие даже собственной юрты, – все, что у них есть, включая одежду на плечах, – милость его, Хэчу.

Охориты последние годы жили в мире с окрестными племенами, в чем была, по мнению Хэчу, большая его заслуга. Ему удавалось балансировать на грани, которая отделяет войну от каждой безобразной и бессмысленной склоки, в которую вечно ввязываются кочевые племена. То одни подкочевали первыми и заняли исконное становище других: хорошо, если кончится просто дракой, без смертей и сожженного имущества. То жена уйдет от мужа к родителям, жалуясь и плача, а тот, разъяренный, собрав родственников, мчится возвращать побитую сгоряча женщину… То поспорят из-за того, что кто-то будто бы наслал на скотину мор… Причин для вражды – сотни, а хулан один, иди разбирай. Умей кого улестить, кому пригрозить, кому пообещать, кого устыдить прилюдно… Это у Хэчу получалось хорошо – умел дело миром решить, за что его очень ценили. А вот поди ж ты, в собственном стане за порядком не уследил. Что-то вьется в воздухе, будто запах тления, и не разберешь, откуда тянет, пока не разворошишь смрадную кучу. Чувствует Хэчу запах и понимает – уже опоздал…

Полог юрты просто-таки отлетел, когда к нему без спросу ворвались оба ургаша. Принялись жаловаться – чванно и многословно, то и дело поминая свои бессмысленные на этой земле титулы. И на кого – на Кухулен-отэгэ? Хэчу вдруг почувствовал, что весь налился злобой, до самой макушки. Долго же эти двое сосали из него кровь, демонское отродье! Пожалел, пригрел на груди упыренышей, а те и распоясались, скоро гляди – и им командовать станут. Пора показать нахальным юнцам, где кончается знаменитое охоритское гостеприимство, во имя которого он им жизнь сохранил. И Этугея приволокли – этот паскудник еще и врать смеет перед очами хулана!

– Эгэ! (Довольно!) – рявкнул хулан, услыхав про колдуна и духов, да так рявкнул, что в соседних юртах людей от неожиданности подбросило. – Что ж, требуете справедливости – будет вам справедливость. Обвиняете Кухулена? Будет вам суд. Но уж запомните, слово на нашем суде таково, что его не переиначишь. Поняли ли, князья? – Он намеренно вложил в этот титул, который только что тут так часто повторяли, оскорбительный смысл. Братья, не ожидая от спокойного (мягкотелого, как они любили выражаться) хулана такой вспышки, в первый момент опешили. Этугей, воспользовавшись замешательством, стрелой вылетел из хуланской юрты – он-то сообразил, что ждать ничего хорошего не приходится, а потому, не заходя домой, удрал за сопку к своим своякам из рода Лисицы. Да и там, по слухам, несколько недель из юрты носа не казал.