Дэн Вилета - Дым

Перед тем как нырнуть под веревки, Чарли дотягивается до дагеротипа и стирает перчаткой пыль со стекла. Появляется лицо, потом второе. Первое, красивое и сдержанное, принадлежит мужчине, вступившему во вторую половину своей жизни, но горделивому, следящему за собой, с длинными волосами, зачесанными назад и заправленными за уши. В нем прослеживаются те же черты, что у Ливии. Именно это сходство, в большей мере, чем походы на чердак, позволяет Томасу узнать барона.

Второе лицо мальчики никак не ожидают здесь увидеть. Поэтому оно не поддается разгадке, но в то же время притягивает — настолько, что Чарли опять тянется к дагеротипу и перчатками снимает его с крючка. Они относят его на скамью, кладут плашмя и изучают, как сложный текст. Второй человек строен, не носит бороды, в чертах — мягкость, свойственная первым годам возмужания. Вся жизнь еще впереди, но уже так близко, что можно различить ее контуры.

Портрет черно-белый, и волосы мужчины не сияют знакомым цветом молодой кукурузы.

— Ренфрю, — наконец говорит Томас, когда все сомнения отброшены.

Очистив, насколько возможно, стекло, они видят бледную кожу. Как и они сами, двое мужчин на портрете обнажены до пояса, одеты в трико, руки в перчатках подняты к груди. На заднем плане виден этот же гимнастический зал. Тени боксеров падают далеко за их спины, в глубину ринга.

— Где учился Ренфрю? — хочет знать Чарли.

— В Королевском колледже, в Кембридже. Говорит, это лучший колледж из всех.

— Ливия говорила мне, что барон Нэйлор раньше преподавал. В Кембридже. Должно быть, он был наставником Ренфрю.

— Пытался вколотить в него немного ума, судя по портрету. Жаль, что ничего не вышло.

Шутка не самая удачная, но она помогает вернуть настроение, заставившее их надеть боксерские перчатки. Кроме того, они замерзли. Томас вешает дагеротип на место и забирается на ринг. Чарли идет следом, но вдруг останавливается, мчится обратно к шкафу, достает колокол и звонит в него. Язычок колокола облеплен грязью так сильно, что звук больше похож на клекот, чем на звон.

— Первый раунд, — объявляет Чарли.

Они принимают боевую стойку и начинают.

Долгое время ни один не наносит удара. Вместо этого они сражаются с тенью, держат расстояние, отпрыгивают вбок, чтобы внезапно рвануться вперед и исполнить неотразимый хук в пустоту. Когда они уже достаточно разогрелись и завелись, Чарли бежит к колоколу, неуклюже зажимает его пухлыми перчатками, потом подкрепляет его звучание собственным голосом.

Только в середине второго раунда до Томаса доходит, в чем причина их нежелания бить по-настоящему. Дело не только в том, что они друзья и им неприятно причинять друг другу боль, даже в спорте. Чарли, как понимает Томас, боится. Боится, что разбудит дым Томаса; боится, что один прицельный удар сломает в нем что-то — и тогда пробудится тот. Монстр, живущий внутри его. Сам он тоже сдерживает себя. Опасность, догадывается он, не в том, что тебя ударят, а в том, что ударишь ты; в удовольствии дробить плоть и кости кулаком в перчатке. Внезапно в его голове всплывают слова леди Нэйлор: «Моя дочь живет так, будто она фарфоровая кукла. Она ждет, не сломается ли в ней что-то».

Одна эта мысль окутывает его рот дымом.

Тогда он хищно оскаливается, подступает к Чарли и делает чистый плотный хук в плечо, тут же дополняя его быстрым кроссом. Приятель крякает, отходит, трясет пострадавшей рукой, словно проверяя, нет ли травмы, — и ухмыляется. Его перчатки поднимаются, он делает шаг вперед и наносит три стремительных удара в грудь Томаса, за которыми следует апперкот в живот. Завязывается жаркая стычка: плечи исколочены до красноты, грудные клетки чуть ли не звенят, ребра хорошенько намяты, а один хитрый удар снизу заставляет Томаса хватать воздух раскрытым ртом, как рыба на берегу. Они забывают про колокол и молотят друг друга до тех пор, пока, совсем запыхавшиеся и потные, не падают на скамью, лучась счастьем. Если и появлялся дым, то у обоих, легкий и несерьезный, вполне уместный в игре.

— Надо приходить сюда каждый день, — говорит наконец Чарли и набрасывает на плечи куртку, защищаясь от оконного сквозняка. Из кармана торчит почтовый конверт. Чарли замечает его, улыбается и показывает другу. — Собирался показать тебе раньше. Наконец-то получил почту. Это от моей сестры. Письмо отправлено еще до Рождества, но пришло только сегодня. Она пишет, что надеется на наш скорый приезд — еще есть шанс, что мы успеем поехать со всеми в Ирландию. Ей не терпится познакомиться с тобой. — Он трет ноющую руку. — Должно быть, начитавшись моих писаний, она ошибочно решила, будто ты очень симпатичный. И добрый.