Дэн Вилета - Дым

— Ты видел того дворника-негра? У него всего одна рука. Такой черный, что сажа на нем еле заметна.

— Клянусь, она продавала головы, только какие-то усохшие. Размером с крикетный мяч, привязаны за волосы к палке.

— И когда я посмотрел на нее, она вдруг распахнула пальто, а под ним совсем ничего, вот честное слово. Правда, из-за грязи ничегошеньки не видно.

Полчаса уходит на то, чтобы все вымылись, вытерлись, переоделись. Учителя тоже привели себя в порядок в соседней умывальне; некоторым пришлось побриться. Подошедший слуга вилами кидает грязную одежду в топку — примерно так же, как разбрасывают по полю навоз. Жар огня распространяется по комнате, окрашивает щеки Чарли в розовый цвет. От кошмаров Лондона ничего не остается, если не считать смутных желаний: снять с себя всю ответственность и, может быть, на несколько часов поддаться простейшим инстинктам. Интересно, думает Чарли, всякий ли кошмар имеет такие последствия? Наконец Ренфрю призывает всех, учеников и наставников, собраться возле выхода.

— Итак, — произносит он добродушно-торжествующим тоном, — мы выжили.

Всеобщее настроение таково, что эти слова немедленно встречаются аплодисментами. Ренфрю пару минут наслаждается этим, затем жестом дирижера устанавливает тишину.

— Не все верили в то, что мы справимся. И гораздо, гораздо больше было тех, — он обводит взглядом коллег, — кто сомневался в том, стоит ли нам вообще ехать. Ради чего, спрашивали они, спускаться в эту бездну грязи и бесчестья, дышать воздухом порока, смешиваться с чернью? Зачем отравлять нашу кровь их похотью, злобой и алчностью?

Для пущего эффекта Ренфрю выдерживает паузу. Чарли зачарован его руками: небольшие, правильной формы, они покрыты веснушками и тонкими рыжеватыми волосками. Когда наставник говорит, руки пляшут перед его торсом.

— Ответ таков: нам следовало поехать, потому что в будущем это может потребоваться снова.

Ренфрю гасит возмущенный ропот прежде, чем тот успевает набрать силу.

— Два часа назад, когда мы покидали город, все видели нескольких джентльменов, шагавших по улице с чертежами в руках. Это инженеры, которым поручено перестроить канализацию. Да-да, лондонскую канализацию. Самое грязное место в грязном городе, место, где скапливаются все нечистоты и отходы. Они делают это не из нужды, не ради выгоды, не потому, что связаны контрактом. Они делают это, потому что так надо. Потому что они, как и вы, джентльмены из лучших семейств страны. Потому что они, увидев выгребную яму, хотят вычистить ее, улучшить, переделать. И вот им приходится пребывать в центре Лондона днями и неделями. Они вынуждены вдыхать городской дым и преодолевать инфекцию. Они вынуждены мириться с тем, что их чувства и разум замутнены, кожа покрыта грязью, одежда превращается в тряпье. Они должны противостоять соблазну, должны бороться со слабостью — даже во время сна. Но они джентльмены, и они сильны. И с каждым приездом в город они становятся все сильнее и целеустремленнее, все тверже в своих убеждениях. Вы — такие же джентльмены. Выучившись на инженера или врача, политика или чиновника, ученого или архитектора, вы все будете призваны на службу стране и станете улучшать жизнь тех жалких грешников, которых нам сегодня довелось лицезреть. Когда придет этот день, не прячьтесь от ответственности. Не прикрывайтесь страхом, стремлением к благополучию или притворным неведением. Когда придет этот день, достойно ответьте на зов долга. Я знаю, вы сможете.

Ренфрю внимательно оглядывает лица слушателей. Его уверенность действует на них как сила. Как дым. Она переносится по воздуху и вживляется в их кости.

— Я… Мы — отвезли вас сегодня в Лондон, чтобы вы увидели все своими глазами. Инфекцию нельзя объяснить. Ее необходимо почувствовать. Сегодня она страшит вас. Вы ощутили ее могущество и дрогнули. Но завтра — завтра вы встретитесь с ней как с врагом. Завтра вы станете думать о том, как изменить положение дел. Как сражаться с ней. Это ваш долг как христиан. Как мужчин, сказал бы я. Ибо вы возвращаетесь из Лондона, и значит, вы больше не дети.

Последнее утверждение вызывает восторженный вопль, настолько мощный, что удивлены сами вопящие. Даже Томас, стоящий рядом с Чарли, поддается общему настрою и троекратно кричит «ура!». А вот Джулиус, напротив, держится особняком, и это странно. Чарли наблюдает, как тот мнется в стороне ото всех — с замкнутым видом, кусая губы.

Ренфрю не растягивает момент торжества: он утихомиривает учеников, выводит их на платформу, потом за пределы вокзала — туда, где уже дожидается вереница экипажей. После затяжных холодов в воздухе чувствуется оттепель. С запада дует теплый ветер, медленно тает снег, и в лужах отражаются фонари.