Дэн Вилета - Дым

— Давайте пойдем туда сегодня ночью, — предлагает Чарли. — Придется взять его с собой. На тот случай, если мы не захотим возвращаться.

Томас и Ливия сразу же соглашаются. Они по горло сыты ожиданием. Чарли приходит в голову, что революцию можно начать — или подавить — из одного только желания двигаться, делать хоть что-нибудь.

— Маугли под замком, — напоминает им Ливия. — Но у Гренделя теперь есть ключ. Я поговорю с ним.

Чуть позже мальчики видят, как эти двое беседуют. В этот вечер Гренделя легко застать одного: леди Нэйлор чем-то занята и сидит у себя в комнате. Они разговаривают шепотом, наедине, в конце коридора; Ливия держит Гренделя за руку. У него такое доброе лицо, на котором так часто появляются румянец и нервные улыбки, что только по поджатому подбородку Ливии можно догадаться о напряженном течении беседы.

— Ну что, он поможет нам? — спрашивает Томас, едва Ливия подошла к ним.

— Конечно же!

— И он не…

— Он дал слово, — отрезает она и гневно уходит, предоставляя Томасу и Чарли вдыхать ее дым. Оба принюхиваются к нему, как брошенные щенки.

— Задавала, — постановляет Томас.

— Но такая красивая.

И на мгновение они забывают — почти, — что ради ее благосклонности им суждено драться на дуэли.

Решено уйти с наступлением ночи, но в глубине квартиры что-то делает леди Нэйлор. Поэтому они ждут, когда скроется луна и дождь сделает тьму еще непрогляднее. Их план — в некотором роде компромисс между доверием Ливии и подозрениями мальчиков. Томас проникнет туда, где спит Грендель, и попробует найти ключ к комнате Маугли. Если не получится, Ливия разбудит хозяина и напомнит о его обещании.

— Он поможет нам, это уж точно.

Но будить Гренделя нет надобности. Когда они выходят в коридор, то видят тень его супруги, одиноко сидящей на кухне в слабом свете углей, что дотлевают в печи за ее спиной. Не в первый уже раз Чарли отмечает про себя, что они так и не узнали ее имени. Для них она остается чужим человеком. Они беззвучно встают вокруг нее кольцом и шепчут:

— Тише. Не пугайтесь. — И: — Мы хотим поговорить с Гренделем. Он должен отпереть комнату ребенка.

У жены ангела каменное лицо. Она выискивает силуэт Ливии — самой невысокой из трех, окруженной ореолом светлых волос.

— Знаю. Он рассказал мне о вашей просьбе. Он рассказал мне все. — Женщина поднимается, расталкивает их, вынимает что-то из кармана. — Незачем его будить. Ключ у меня.

Миссис Грендель распахивает дверь для них, та скрипит. Чарли морщится, но в комнате миссис Нэйлор по-прежнему тихо.

— А теперь быстро, — говорит Томас. — Нельзя, чтобы ребенок подал голос.

Они бросаются вперед, в темноту, нащупывают одеяло, кровать. Позади них хлопает дверь, щелкает замок.

— Простите, — говорит миссис Грендель. Ее голос глухо доносится из-за двери. — Он сказал, что вы не должны идти за ним. Они скоро вернутся.

Темная комната пуста, ребенка здесь давно нет.

Они хватают Нотт. Это происходит до матери, но после Себастьяна. У меня сложности со словами, со временем. Я теперь другой, я изменился. Я — канюк, что парит в восходящих струях дыма. У меня полые кости, тело — каркас, заново заселенный. Я — темный двойник себя былого, плоть моей собственной печени. Я себе и отец, и мать, Ренфрю — моя повивальная бабка; маска — мое крещение и соборование. Дети разбегаются, когда я прохожу мимо них по улице.

Нотт увозят. Увозит человек с дубинкой, сначала перебивая ей лапы. Они завязывают веревку у нее на шее и тащат ее; Нотт впустую щелкает челюстями, из ее горла вырывается визг, не лай. Я смотрю на все это и не делаю ничего. Все это не важно. Нотт — это прошлое, мое детство, мое становление. Я обучал ее выслеживать дым. Теперь мой нюх стал лучше, он лучше, чем у бладхаунда. Я могу учуять твои нужды на другом конце холодной площади, рассортировать их оттенки, взвесить каждое побуждение: классифицировать. Но больше всего я хотел бы подобраться к тебе поближе и понюхать тебя так, как нюхают цветы. Теперь я понимаю собак, сующих носы друг другу под зад. Букет порока. Кто сумеет загнать его в бутылку, тот разбогатеет.

Хотя что мне до этого — я уже богат.

Лондон — это океан дыма. Люди плавают в нем, как отбросы: раскисшие от воды, беспомощные, почти не осознающие того, что в океанской толще полно им подобных. Я подошел к океану-Лондону и нырнул, отдался его ритму, его штормам и приливам, его течениям и волнам. Холодным, мощным, соленым. Я нырнул и насытился. Не пищей, заметь. Я не помню, что я ел. Мусор; зверьков, шныряющих по проулку; старую сухую сажу — несколько пригоршней. Моя голова ныне легка, мой желудок стянут узлом. Одежда висит на мне лохмотьями.