Ник Перумов: Рассказ пса

– Вот даже так? – Я поднял глаза на кошку. Миа – никакая не сиамская, а самая обыкновенная дворовая кошка – сидела и невозмутимо умывалась. Всё-таки, наверное, правду болтают, что женщины макияжу у кошек научились…

– Так, Берти, – язычок Мии ни на миг не прекращал работы. – Не знаю, кто придёт, но что придут – точно. У Ивана не спрашивал?

– Нет пока…

– А ты спроси. Пока они окончательно язык от страха не проглотили. Кролики такое лучше нас чувствуют.

– А Катя…

– К ней сегодня придут, Берт. Я уверена. Семь лет, самое то утащить. Сам ведь знаешь, какой за неё выкуп попросят.

– Знаю. Но Хозяин скорее сам себя им отдаст, чем такой выкуп.

– Кате это не поможет, – возразила кошка. – Смотри, гляди в оба, Большой Брат. На тебя вся надежда.

Я изумленно воззрился на Мию. Редко, ох редко удостаиваемся мы, псы, этих слов – Большой Брат – из кошачьих уст!

– Верно ты всё услышал, – серьёзно, без обычного своего сарказма сказала Миа. – Нам сегодня на тебя надеяться надо.

– Не каркай, тут Тимофей уже пролетал, откаркал своё…

– Я не каркаю, – возразила кошка. – Так просто всё неудачно сложилось. Меч Ратибора в заповедном бору вырезали? – вырезали. Обряды творили, слова тайные говорили? – говорили. Так чего ж хотите? Раньше думать надо было, – закончила она. Надо сказать, высокомерно.

– Умна ты больно, воротник на лапах, – проворчал я. – Сама ведь знаешь – наш Хозяин от раны не оправился ещё. Счастье, что вообще жив остался и себя помнит.

– Знаю. Могла бы сама справиться – будь уверен, никого не позвала. Мы, кошки, может, и не самые сильные, но зато самые…

– Знаю. – Я поднялся. Лежать больше мочи не было. Растревожили, разбередили, эх… пойти на самом деле к кроликам?

Муторно на душе было. Тягостно и противно. Нам, собакам, так нельзя. Мы должны чётко знать, что и как делать. Брать, к примеру, по месту и валить с последующим загрызанием. Или без оного. Уж как Хозяин скажет.

Сбежал с крыльца, тронулся в обход. Солнце опускается, краешком уже коснулось заречного леса. Благодать несказанная, развалиться бы сейчас, покататься по травке, или – напротив – с Хозяином в ночное отправиться, потому как я не только по волку, я и по птице боровой запросто работать могу…

Извините, расхвастался. Да и на охоту в августе по ночам не ходят. Только по весне, на ток, но туда собак не берут.

Двор у нас большой. Обнесён прочным и крепким забором. Раньше, Хозяин говорил, он жил совсем не так. Когда дружил со всеми, кого нынче только я да кошки видят, а кролики с Тимофеем и лошади чуют.

Конечно, раньше нас защищал бы не только забор. А теперь…

Я сунул морду в траву и неспешно затрусил вдоль череды серых штакетин.

Запахи. Запахи. Запахи. Мелкие зверюшки, разные пахучести, есть полезные, есть вредные, есть…

Я замер, словно вкопанный.

Дыра. Дыра под забором. Небольшая, землеройка и то едва протиснется. Но тут прошла – вернее, тут прошли – отнюдь не землеройки.

Геббеты. Я их не увижу, я могу только учуять их след – разглядеть их в силах только Миа или её толстый дружок Файзер.

Не сдержался, зарычал. Вовремя опомнился. И сделал так, что мой рык услыхали все. И Хозяин. И Соня. И мальчишки, Ратибор со Святославом, не расстающиеся с новеньким деревянным мечом, и Катя, и кролики, Иван с Марьей, и нахал Тимофей высоко над полями, и кони в специально не запертой конюшне, и выдержанные, хладнокровные Орка с Мигом…

Услышали все.

Тревога! Враг у ворот! Тревога!

Да еще и геббеты. Ненавижу геббетов. Отвратительные твари, не имеющие даже толкового места, по которому их можно взять. Прошли, пролезли, проскользнули!

А кошки тоже хороши – куда, спрашивается, смотрели?! Я геббичий ход не учую и не усмотрю, пока уже поздно не станет. Вот как сейчас, например. И длинноухие туда же – они-то просто обязаны были углядеть эту дырку!

От гнева я даже вновь зарычал.

Дорожка незримого для человечьих глаз серого пепла, окружённая пожухлыми стеблями травы, вела прямо к дому.

Я ощутил, что шерсть у меня на загривке встаёт дыбом. Геббеты проникли в сад задолго до заката. Когда никто не ожидал их прорыва. И теперь затаились где-то в сумраке, ожидая, пока не взойдёт Волчье Солнце, Солнце Мёртвых, и мерзкие твари, как и сотни, тысячи собачьих жизней назад, займутся любимым делом – кражей детей.

И хорошо, если проскочили только геббеты…

Я рванулся так, словно передо мной возник во плоти тот самый Белый Волк. Чёткие следы шли, никуда не сворачивая, прямо к узкому продуху подпола.