«Чертовщина не желает кончаться, — со вздохом подумал Князь. — Ладно, все-таки это не оживающий труп.»
Он закрыл глаза и стал думать о колючей каменной тесноте, обо всем, что говорил ему голос. И только он об этом подумал, как дыханию сделалось тесно, тело словно сдавило, холодные слюдяные грани больно налегли на глаза, а когда он их с трудом разлепил, то увидел подошву ботинка и две колонны-ноги, уходящие высоко в небо.
Человек был великаньего роста, голова его, скрытая тенью ивы, терялась среди высоких ветвей. И само дерево, разросшись в полнеба, превратилось в широкий купол, застилающий божий свет.
— Спасибо, добрый человек. И наперед подумай, как вставать на дороге у Тимофеева. Теперь прощай, лежи здесь в тенечке, дожидайся нового дурака. — Человек с силой пнул Князя в каменный бок и добавил, давясь от смеха: — Долго же тебе ждать придется. Не все такие доверчивые, как ты. Люди нынче пешком по дороге не ходят, а если ходят, то не оглядываются — себе дороже.
День прошел, или год, лил дождь и палило солнце. Мысли Князя окаменели, он еще пытался понять, как же с ним случилось такое. Почему в век разума и прогресса на свете существуют такие странные вещи. Волшебный меч, каменное заклятье. Почему сказки, в которые верят разве что несмышленые дети да какие-нибудь пигмеи в африканском лесу, вдруг превращаются в явь — дикую, непонятную, от которой невозможно избавиться. И как же его такого полюбит теперь Галина Петровна.
Князь лежал и чувствовал, как трутся о его тело скользкие земляные черви, как, сложившись тугими кольцами, отдыхает на камне уж. Несколько раз он видел на дороге машины. Они проносились мимо, те, кто в них ехал, ни в какие сказки не верили. От машин поднималась пыль, она оседала на камне, и тело начинало зудеть. Это было не самое тяжкое из мучений, наложенных на него судьбой. Пыль смывал дождь, дождь служил ему вместо рук. Но — память, но — одиночество, но — будущее, в котором не оставалось света. С этим справиться помощников не было.
Однажды ночью, когда рощу остудило туманом, он услышал со стороны болота какие-то неясные звуки. Звук шел снизу из-под земли, словно там, в сырой глубине, трудился огромный крот. Скрипели раздвигаемые пласты, и осыпалась крошка. Звук то пропадал, то появлялся снова. Князь ждал, напряженно вслушиваясь. Скоро он услышал отдаленный металлический лязг. Об опасности Князь не думал — что ему, заключенному в камне, какая-то возня под землей. Звук тем временем нарастал, скоро монотонные удары из-под земли стали сотрясать почву. Окаменевшим сердцем Князь почувствовал беспокойство. Он не мог понять, что же происходит внизу. И когда беспокойство переросло в ожидание и тревогу, Князю послышалось будто кто-то окликает его по имени.
— Князь! — Голос был странно знакомый. — Хозяин меча, ответь.
Князь вспомнил. Ночь. Безлюдный музей. Меч, разрубающий колдовской узел. Фогель — старик-смотритель, которого Князь освободил мечом от заклятья и которому возвратил покой. Фогель
— это был он.
— Где ты, ответь? Князь! Назови себя, чтобы я не потерял направление.
— Я здесь, — закричал он в ответ невидимыми каменными устами. — Здесь, у дороги, меня превратили в камень.
Ждать пришлось еще долго. Туман стал понемногу спадать, и в путанице мокрых ветвей, оплетающих ночную поляну, робко заговорили птицы. Фогель его больше не звал, но удары делались громче. Князь зорко всматривался в темноту и вскоре у края низины заметил в траве движение. Земля вздыбилась широким горбом, лопнула во многих местах, полетели влажные комья, и в редеющем на заре тумане из земли показался гроб. Большой, разбухший, тяжелый, облепленный рыжей глиной и оправленный в стальную решетку.
На секунду все стало тихо, потом крышка медленно отошла и, отплевываясь от серой пыли, из гроба выбрался Фогель.
— Смотри, что они со мной сделали. Надели смирительную рубашку. Думали, раз душа не досталась, то хоть тело прибрать к рукам. Накось-выкуси, Тимофеев! Не просто старого Фогеля усмирить. Живого-то не смогли, а мертвому сам Бог помогает.
Он потряс в воздухе кулаками и, схватившись за металлический прут, согнул и закрутил его в узел.
— А ты, я гляжу, влип. — Старик уже стоял на траве, стряхивая с себя присохшую бетонную корку. — Крепко сел, это плохо. Негоже господину меча попадать в такие истории. Я знаю, кто это сделал. Это Каменный, слуга Тимофеева. Когда-то Тимофеев наказал Каменного за кражу золотой табакерки, превратил в придорожный камень. Кабы ты не помог, так бы ему и лежать в пыли у дороги.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу