Александр Етоев - Обратная сторона Земли

Наконец он вышел на ровное открытое место. Вокруг была все та же вода. Она блестела, как уголь, наполняя пространство холодом, и в непрозрачной угольной темноте проступали то здесь, то там зыбкие белесые пятна — глаза подводных чудовищ.

На этом пустом пространстве ровно посередине поднимался и пропадал в темноте широкий каменный столб.

Он подошел к стене и ударил кольцом о камень. В стене открылся проход, и Тимофеев, стуча по плитам, прошел под низкие своды. Он оглядел исподлобья стоящие вдоль стен сундуки, пнул ногой лежащую на боку табуретку и отер рукавом лицо. У стены на высоком помосте сидело странное существо — без возраста, без лица, с жидкими распущенными волосами. Беззубый рот его шевелился, а черные от графита пальцы зажимали сточенный карандаш.

— Как работа? Что-то не вижу трудового энтузиазма. Раньше ты была попроворней. Небось, пока меня нет, с Мокрым шашни разводишь?

Она ответила ему равнодушно стершимся, как и зубы, голосом:

— Работа от меня не уйдет. С чем, братец, пожаловал?

— Дерзишь, сестренка. Так-то встречаешь братца. Будто я в своем доме больше и не хозяин.

— Как пожаловал, так и встречаю. Не больно ты сегодня приветлив.

— Сестренка, сердце дрожит. — Тимофеев поднял табурет и уселся, обхватив плечи. Глаза его затянулись морщинистой кожей век. — Вот ведь как вышло. Жил себе жил, а пришел дурак на мою голову, так хоть гроб себе колоти.

— Дожили — о гробе заговорил. Ты, братец, будто сегодня родился. Что тебе написано на роду? Служить до скончанья века. Вот и служи, не ной. Лучше о том думай, как не допустить пришлого к девке. А то — гроб, сердце… Да пришлый мягкий, как воск, лепи из него хоть черта. Правильно говорил Каин-Фогель, чтоб его черви съели, — ничего твой дурак не понял. Такого дурака обхитрить — только ленивый не сделает.

— Каменный был не ленивый.

— Не о нем речь. Фогель вон тоже не поленился. А Вдовый твой — хуже Фогеля. Тот хоть смердит открыто, а этот из-под хозяйского крылышка.

— Вдового больше нет, я его отправил на пенсию. Знаешь на Камень-острове большой раскольничий крест? Там он теперь, в кресте.

— Что-то я тебя, братец, не узнаю. Подобрел что ли?

— Перестань, сестренка, — болит. И не болтать я с тобой пришел, а о деле подумать. Книга — вот мое дело.

— Трудное дело.

— Все дела трудные, легких у меня не бывает.

— Книга ни в огне не горит, ни в воде не тонет. Слова в ней не стираются, и в чьи она руки попала, тому и служит до смерти.

— Это, сестрица, я и без тебя знаю.

— Уничтожить ее может только один человек на свете — ее хозяйка. А ты знаешь, что может быть, если она встретится с Князем. Тогда уже ничем не поможешь. И про гроб — не то, что теперь — запоешь в полный голос.

— Может быть, а может и не быть. Меч! Если между ними ляжет на ложе меч, то и греха не будет. И этот же меч, если умело с ним обойтись, сделает за нас другое важное дело — убьет дурака Князя.

— Ты все хорошо задумал. Остается за малым — освободить девку. Не сюда же его вести, в твой дом. А если освободить девку, да отправить ее наверх, да устроить им, голубкам, встречу — много чего может за это время случиться. То ведь город. Хоть и ты в нем хозяин, да сторона-то подсолнечная, изменчивая.

Тимофеев поднялся на ноги.

— Книга — она одна не дает мне покоя. Я пятую ночь не сплю, а вчера заснул на минуту, так приснилось, как меня жрет обезьяна.

— Знаешь что, братец, — ответила сидящая на помосте. — Видно, крепко в тебя запала эта шальная мысль. Но сперва сделай, что делал. Попробуй уморить его так.

Туманный текст завораживал. И так и этак пробовал его читать Князь, и по-прежнему он оставался собранием невразумительных символов, неразрешимых загадок и неясных поэтических аллегорий. С одной стороны, фраза… ну хотя бы такая — на четвертой странице вверху:

В мертвом месте свет тебе светлый в помощь, Блещущий меч тебе в помощь…

— с оглядкой на события этих дней, к нему отношение имела. «Меч

— в помощь». Меч, действительно, был, и чудо с мечом происходило у него на глазах. Фогеля меч спас, Фогель вспоминал о мече не однажды, мало того, он, Князь, с Фогелева благословения назван господином меча, а значит, его повелителем. Это так. Здесь текст «Повести» худо-бедно увязывался с контекстом жизни. Но ведь, в принципе, любое такого рода иносказанье можно прикладывать к частной человеческой жизни и толковать события так, как положится толкователю на душу. Что и делается со времен Ноя как пророками самолично, так и разноречивым скопищем комментаторов и комментаторов комментаторов. А что дальше? То есть как читать Книгу жизни о тех событиях, которым срок еще не пришел? Про меч еще ладно, хотя попробуй растолкуй кто-нибудь Князю скрытый смысл таких строк о мече: