Эйв Дэвидсон - Сын Неба. Странствия Марко Поло

Марко и царевич, в переливающихся халатах летнего шелка, плыли мимо пропахших нечистотами деревушек и городских сторожевых пагод. Нанесли они царский визит и в восхитительный Сичжоу, чьи красоты особенно впечатлили Марко, ибо то был город узких каналов и дуговых каменных мостов — город, так напоминавший Венецию. За множество величественных особняков Сичжоу также называли «Земным городом». А неподалеку, у полноводного Западного озера, располагался Хансай, иначе называемый «Небесным городом». Хансай воистину был величайшим (не считая, разумеется, Наивеличайшей и Наисветлейшей Венеции) городом, какой Марко когда-либо доводилось видеть. Так венецианец и недужный царевич Чингин плыли по Великому каналу Хубилай-хана, наблюдая за происходящим на берегу фантастическим представлением…

Однажды, с печальным вздохом отложив свою лютню, Чингин сказал Марко:

— В такие волшебные дни я особенно сожалею о скором конце своей краткой жизни.

— В империи вашего отца множество разных лекарей, — возразил Марко. Великий хан еще далеко не исчерпал все их познания.

— Зато я уже исчерпался, — отозвался царевич. И продолжил грустную мелодию своей лютни, ибо музыкантом он и впрямь был незаурядным.

Но вдруг фигура принца заколыхалась, будто рябь на воде, — и превратилась в фигуру грустного скопца Вагана.

— Кратко познанные радости забываются подобно смутным обрывкам снов… — сказал скопец.

— Марко… Марко… домой!.. — позвал голос больной матушки.

— Нет, мама. Мне надо увидеть это странное представление… — ответил Марко.

Сновидные ветры воспоминаний продували и голову Никколо Поло, закутавшегося в заплесневелый меховой халат под пещерами Гневной и Мирной Памяти…

— Какой у вас здоровенький, пухленький сынишка, мессир Никколо, лучилась улыбкой не менее здоровенькая и пухленькая повивальная бабка за массивной деревянной дверью его спальни в Палаццо ди Поло. — Вам следует воздать благодарения благословенному Сан-Марко за то, что ваш ребенок и ваша жена — хоть она и слаба — в добром здравии.

— Я не просто воздам ему благодарения, — сказал Никколо. — Мальчик будет тезкой Сан-Марко, чьи мощи покоятся на высоком алтаре Священной Базилики нашей любимой республики Венеции.

И в лето Господне 1254-е мессир Никколо Поло, преуспевающий венецианский купец, отправился в базилику ди Сан-Марко воздать благодарения за благополучное рождение сына. Просачивающийся сквозь дымку солнечный свет поблескивал на водах Большого канала — и на мраморной мостовой громадной площади перед величественным куполом собора, что был выстроен в форме греческого креста, поддерживаемого сотнями мраморных колонн. Внутри базилики всегда царил призрачный сумрак — даже несмотря на поблескивание золотистых мозаик в византийском стиле на верху стен и сводчатом потолке, несмотря на мерцание богато украшенных самоцветами эмалей высокого алтаря, где покоились мощи Сан-Марко. Тишину нарушало только приглушенное эхо молитв. Мессир Никколо Поло присоединился к молящимся, перебирая свои хрустальные четки…

«Нитка жемчуга с лучших жемчужных плантаций, где Африканский океан смешивает свои пряные, как гвоздика, воды с пахнущими сандаловым деревом волнами Индусского моря. Соответственно оплодотворяя лучшим морским песком лучистые перламутровые раковины с мягчайшей плотью, куда до той поры не попадало ни песчинки. В те томные ночи под Южным Крестом, когда нежный моллюск ощущает радостное падение медленного-медленного дождя… Двойная нитка таких жемчужин, где каждая размером с молочный зуб невинной девочки, каких подводят к первому причастию. Сказанная нитка легко обматывается дважды вокруг спрятанной в кружевах шейки той самой девочки из Великих Фамилий, вписанных в Золотую Книгу.

Ценою же каждая нитка (с застежками наподобие крошечных акульих пастей из позолоченного серебра) в одного лучшего белого мула, пригодного для езды князя церкви на любые конклавы и в святые места…»

Но что это за четки? Это же совсем не те четки! Сияющие арки собора замерцали, заколыхались — и превратились в заросшие лишайником валуны его укрытия от гигантского барса, что беспрестанно расхаживал снаружи туда-сюда, туда-сюда. Рычал, шлепал огромными лапами — пока Никколо утешения ради читал свою самоцветную литанию…

«Винная чаша великого хана; по меньшей мере вдвое крупнее большого кубка дожей и из лучшего золота. Украшенная серебряной филигранью со вставленными в нее двумя десятками звездчатых сапфиров, каждый размером с глаз кефали (самой крупной, каких кардиналы любят отведать в Великий пост, — с приправой из чеснока, розмарина и фиг). Ценою же каждый из сказанных сапфиров в кольцо с большого пальца главного повара — из халцедона и гагата с тремя бриллиантами в честь Святой Троицы, а каждый из бриллиантов размером с зерно отборной пшеницы…»