Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – фрейграф

— Да, — сказал я, — как я уже говорил, я здесь, чтобы проследить тут кое за чем… и за кем. В частности, за одним человеком, который пользуется особым покровительством Повелителя Драконов. Зовут его Ричард Длинные Руки.

Мириам вскрикнула:

— Это который разбил в Орифламме войска варваров?

Растенгерк потемнел, глаза метнули молнию.

— Он, — подтвердил я. — Он сейчас в Гандерсгейме. Отправился сам в разведку, безрассудный! Намечает места ударов, определяет, кому жить, кому умереть, кого вообще стереть с лица земли.

Король смотрел с недоверием, Растергерк поинтересовался с великим сомнением:

— Лично? Здесь? Где могут схватить и казнить?.. Это безумная отвага или безрассудство?

— Решайте сами, — ответил я. — Например, это он принес Его Величеству карниссу, заставил пожевать, а потом спас от преследования людьми ярла Камбре… Правда, я тоже помог, но я помогал не Его Величеству, а человеку по имени Ричард Длинные Руки.

Они смотрели остановившимися глазами, король вообще побагровел и не мог вздохнуть, наконец Растенгерк проговорил ошалело:

— Господин дракон… гм… даже не знаю… у меня нет слов… нет, лучше помолчу…

Я проревел одобрительно:

— Его Величество не зря еще тогда хотел отдать тебе принцессу Мириам. Ты хоть и воин, но… не совсем дурак. Промолчать вовремя — это мудро.

Король переспросил таким голосом, словно его держит за горло чья-то рука:

— Тот молодой и таинственный герой, так много сделавший для нас… и даже принесший мне карниссу, и есть ужасный полководец Ричард? Поверить не могу. Но… зачем он это делал?

— Да, — ответил я терпеливо. — Это он. Теперь к делу. Гандерсгейм будет завоеван его войсками, это точно, как головой о стену. Или о дерево — выбор широк, как мужская душа. Сам император Герман Третий велел ему установить власть над этими землями. Если надо, пришлет свою непобедимую императорскую армию. Наверное, вы слышали о ее несокрушимой мощи. Если не слышали… еще услышите. Но власть над Гандерсгеймом можно установить разными способами. К примеру, залить кровью, не оставив ничего живого. Однако можно всего лишь местному населению принести вассальную присягу такому могущественному завоевателю.

Король взглянул из-под насупленных век, голос его прозвучал несколько неуверенно:

— Могучий дракон, ты, возможно, не совсем… в устройстве Гандерсгейма. Дело не в том, что здесь сто семьдесят королевств. Дело в том, что реальная власть в руках кочевников, хотя… кочевниками осталось у них меньше трети. Но они остаются варварами, они хранят свои традиции, потому остаются очень свирепым, гордым и могущественным народом.

Я кивнул.

— Моему господину сие ведомо. При завоевании останутся неприкосновенными те королевства, что принесут ему вассальную присягу. Это дело чести. Впрочем, если не хотите принести вассальную клятву сэру Ричарду, который спас вам и жизнь, и трон…

Мириам сказала резко:

— Жизнь одно, власть — другое.

Растенгерк предостерегающе посмотрел на нее и покачал головой. Король наблюдал задумчиво, как принцесса залезла мне на шею и скребет прочный драконий череп.

— Да, — согласился он, — король должен думать прежде всего о королевстве. Собственная жизнь отступает… Скажите, благородный дракон, если ваш властелин так велик… гм… то что ему мой вассалитет? Ему или опекаемому им сэру Ричарду? Замечает ли могучий лось, когда при беге через лес рушит муравейник? А ведь это целое королевство лесного народца…

Я кивнул, скрывая досаду, очень хорошо, что морды драконов почти лишены мимики.

— Очень верное замечание, очень верное! Это говорит об уме и прозорливости Вашего Величества. Да-да, вы великий человек, государь!.. Но замечу, что у вас лично ограничений больше, чем у простолюдина, не так ли?

Он кивнул:

— Увы, все верно. У простолюдина всегда руки развязаны. У меня, наоборот, связаны.

— Вот-вот, — сказал я, — очень точно. Чувствуется, что не вчера вступили на трон. Знаете, что обязанностей и ограничений намного больше, чем думали раньше, когда еще не были королем… То же самое и в отношении моего господина. Чем больше власть — тем больше «нельзя».

Он помолчал, переваривая, затем осторожно взглянул из-под все еще болезненно красных и вспухших век.

— Не значит ли, что если не захотим принести присягу покорности твоему господину… он не сможет нас наказать?

— Не сможет, — сказал я. — При всей своей мощи — не сможет! Вы великий государь, что все так быстро поняли!..