Андрей Смирнов - Безумная роща

Глядя на это великолепие, Казориус с каждым днем все больше убеждался, что достиг своей цели. Эпоху его правления никогда уже не забудут благодарные потомки. Он не был настолько самонадеян, чтобы попытаться овладеть всем миром, заполучить под свою власть все существующие государства и страны. Он не был воинственен, и предпочитал отшлифовать то, чем владел, прежде чем покушаться на что-то большее. Кроме того, он знал, что в иных землях он неизбежно повстречает других магов, и опасался встречи с ними.

Все до единого солдаты Казориуса были готовы отдать за него жизнь, а женщины изнывали от желания при одном взгляде на него. Одно время он заставлял священников боготворить его, но потом ему наскучила эта забава. Одного его желания было достаточно, чтобы в миг из любого, самого гордого человека, сделать раба, и женщины, которыми он овладевал, любили его искренне, как никого другого, и солдаты искренне были верны ему.

Установив в своем государстве Золотой Век, Казориус погрузился в омут развлечений. Красивейшие девушки служили ему, самую изысканную пищу вкушал он, самые совершенные произведения искусства радовали его глаза, а беседы с наиученейшими мужами услаждали его ум. Так проходил год за годом, и благосостояние его страны возрастало и увеличивалось.

И вот, по прошествии сорока лет, наступило время, когда беседы с мудрецами наскучили Казориусу, а изощренейшие ласки наложниц стали вызывать лишь зевоту. Все более противоестественные удовольствия стали привлекать его. Так, например, он мог приказать стражнику совершить самоубийство, чтобы посмотреть, как тот будет, изнывая от любви к правителю, исполнять его волю. Он мог приказать построить храм, привести в храм свинью и заставить жрецов поклоняться ей в благоговении и экстазе. Он мог велеть жене и мужу зажарить и съесть у него на глазах свое дитя – заставляя при этом родителей испытывать сильнейшее удовольствие и возбуждение. Он мог запереть человека в комнате с лучшими яствами и винами и приказать не прикасаться к ним, и приходить в ту комнату каждый день, наблюдая, как слабеет пленник, а изысканные блюда покрываются плесенью. Самосохранение, честь, любовь к своим детям – все это отступало, когда он касался человеческого сердца. Он словно проверял – есть ли пределы его власти над людьми? Он искал, и не находил их.

Но прошло время, и даже эти забавы перестали доставлять ему сколько-нибудь сильную радость. И тогда он стал наслаждаться беспомощностью людей, которых освобождал от своей власти, но продолжал пытать – их отчаянье, и ненависть, и страх, и боль забавляли его. В их криках ужаса и боли он слышал искренность, для которой не требовалось применение волшебства. Их унижение, когда они целовали его ноги, было вызвано не магией, их подчинение ему происходило только лишь по их собственной воле. Это веселило Казориуса. Он владел обеими сторонами человеческого сердца – и любовью, и ненавистью. Отнимать у людей то, чем они дорожили больше всего на свете, стало его новой забавой.

Однажды он снова неузнанным отправился в город. Он бродил по его улицам три дня, но нигде не находил гордого, которого можно было бы унизить, целомудренного, которого можно было бы искусить, или доверчивого, которого можно было бы обмануть. Все люди в городе одновременно любили своего повелителя и боялись его, и никто не осмеливался превозносить и восхвалять что-либо еще. Но вот, под одним окном Казориус встретил юношу, певшего песню любви своей возлюбленной. Казориус заслушался, ибо ощутил в его голосе подлинную страсть, и беззвучно рассмеялся в темноте переулка. Но девушка, благосклонно выглядывавшая из окна, заметила какое-то движение и скрылась за занавеской, а Казориус неспешно подошел к влюбленному. Тот с превеликой досадой взирал на переодетого тирана.

– Как тебя зовут, юноша? – Спросил Казориус.

– Тайленар.

– Я вижу, что ты любишь эту девушку сильнее всего на свете.

И тогда юноша, готовый часами говорить о предмете своей любви, воскликнул:

– Это так, и для меня нет ничего дороже ее любви. Ее глаза – это звезды, ее губы – рубины, ее зубы – жемчужины. Нет никого прекраснее, чище и нежнее ее. Ее кожа как бархат, а волосы – как шелк.

– Как же ее зовут? – С улыбкой спросил Казориус.

– Айнелла.

– И ты полагаешь, что сможешь добиться ее любви?

– Для меня это будет величайшим счастьем. Но я знаю, что нравлюсь ей, ибо вчера, когда я пел для нее, она бросила мне вот это, – и он показал Казориусу белый цветок, приколотый к своей куртке.