Елизавета Дворецкая - Весна незнаемая. Книга 2 - Перекресток зимы и лета

– Я не хочу. – Дарована качнула головой. Ей хотелось отодвинуть подальше это прошлое, которое так не подходило к настоящему и к желанному будущему. – Я не могу. Я не должна. Я не пойду за него.

– Девочка моя, но ты же обручена с ним! – воскликнула княгиня, крепко сжимая ее руку, как будто надеясь образумить. – Ты обручена с ним, вспомни, ты дала ему свое кольцо! Если мы теперь ему откажем, это опозорит нас! Нельзя нарушать слово! Иначе он и впрямь пойдет на нас войной! Подумай, разве сейчас нам нужна, в придачу ко всему, еще и война!

Дарована не отвечала, а только мотала головой. Все доводы отскакивали от ее сознания: для нее не существовало ничего и никого, кроме Громобоя, и выйти за другого было хуже, чем умереть. Лучше в озеро… Она обещала свою руку и свою любовь Громобою, тому, кто обещал вернуть в мир весну и ушел в священное озеро, чтобы исполнить обещание. Отказаться от него, предать его для Дарованы означало убить и саму весну, как будто ее верность была залогом победы Громобоя. Думая о нем, она была с ним, и мелкая земная рассудочность не имела над ней власти.

– Дочь моя, – князь Скородум подошел к ней вплотную и заглянул в глаза, – у тебя было время как следует обо всем подумать. Ты уверена, что не хочешь быть огнегорской княгиней?

Дарована закивала. Она знала, что для отца ее желание важнее всего на свете, а значит, он придумает способ спасти ее. Теперь она без колебаний согласилась бы бежать хоть к Огнеяру в Чуробор, только бы подальше от прежнего жениха!

– Но мы не можем отказаться! – с тревогой восклицала княгиня Добровзора. – Как мы откажемся? Ведь ты дал ему слово!

– Я дал ему слово сыграть свадьбу после Медвежьего велика дня, – задумчиво ответил князь. – А где он, Медвежий велик день?

– Ты думаешь, его это убедит?

– Посмотрим. Послушаем, что он нам скажет.

К Глиногору дружина князя Боримира приблизилась через четыре дня. У ворот города его встретил воевода Смелобор, поприветствовал от имени князя Скородума и повел в детинец. Народ толпился на улицах и висел на тынах, но приветственных криков было мало. За прошедшие дни народ сообразил, что прежний жених княжны стал соперником того, кто обещал вернуть в мир весну. Общее сочувствие было на стороне Громобоя: его поединок и уход в озеро всем были памятны. Глиногорцы с настороженностью разглядывали огнегорского князя, пытаясь по его замкнутому, остроносому, довольно красивому, но не слишком доброму лицу угадать, как он отнесется к ожидающим его новостям. И если бы гость вздумал силой настаивать на своих правах, весь Глиногор дружно встал бы на защиту своей княжны и прав ее нового суженого.

Князь Скородум ждал гостя в гриднице. Княгиня Добровзора и княжна Дарована, нарядно одетые, сидели по сторонам от него, но их бледные лица не слишком вязались с яркостью праздничных нарядов. Княгиня беспокойно вертела в руках белый платочек и старалась улыбаться знатному гостю, а Дарована сидела почти неподвижно, стиснув на коленях украшенные перстнями руки, и от волнения была так напряжена, что, по виду, и не дышала. Одетая в платье из золотисто-желтого шелка, с золотыми и янтарными украшениями, в блеске медово-рыжих волос она напоминала Солнцеву Деву, скованную до беспамятства злым чародейством зимы. Каждый раз, когда князь Боримир посматривал на нее, взгляд его зеленоватых глаз пронзал ее, как клинок: ей было отчасти стыдно за свою измену, но еще больше ее мучил страх, как будто перед ней было чудовище, пришедшее, чтобы ее сожрать. На руке Боримира блестел золотой перстень, который Дарована дала ему при обручении, и сейчас этот блеск ранил ее, как стрела. Она уже не помнила, как это сумела когда-то добровольно пообещать ему свою руку и даже надеялась быть с ним счастливой. Все это осталось в прежнем мире, которого давно уже не было, и требовать исполнения тех давних обещаний казалось так же нелепо, как гнаться за талой водой прошедшей зимы и надеяться снова обратить ее в снег.

– Здорова ли ты, Дарована Скородумовна? – учтиво спросил ее Боримир, и она услышала в его ровном голосе неприятный намек.

Да, она и точно вела себя неучтиво, не проявляя при виде жениха никакой радости и даже не сказав ему ни слова, но что она могла поделать? Она хотела ответить, но волнение так жестоко сдавило ей горло, что она только кивнула.

Князья беседовали: о дороге, о вечной зиме. Не поднимая глаз, Дарована прислушивалась к голосу Боримира и все ждала, когда же он заговорит о главном. Она ждала этого мгновения с ужасом, но была тверда в своем внутреннем решении: если она сейчас уступит слабости и изменит Громобою ради княжеской чести, этим она погубит и себя, и будущую весну.