Елизавета Дворецкая - Весна незнаемая. Книга 2 - Перекресток зимы и лета

Изволод подался ему навстречу, занося кулак для первого удара, и только тут Громобой впервые встретил его взгляд. Серо-голубые глаза Изволода блестели, как острые кусочки льда, в них виделись настороженность, враждебность и вызов. Во взгляде его было такое жесткое отчуждение, словно он бьется не с человеком, а с двенадцатиголовым Змеем. Их поединок был обрядовым, а значит, их вело нечто большее, чем простые человеческие чувства: каждый из них в глазах другого был вечным врагом, и их непримиримая вражда определялась мировым порядком.

Не дожидаясь, Громобой быстро ударил первым, и Изволод покачнулся. По толпе глиногорцев прошел гул. Тут же Изволод ударил, целя в глаз, но Громобой опустил голову и подставил лоб, а сам тут же ответил сильным ударом в грудь. Уклоняться от ударов было не принято: в поединках такого рода все решали сила наносящего удар и выносливость принимающего. Ловкость и даже мастерство значили мало и не ценились, и противники просто обменивались ударами до тех пор, пока один не падал с ног. Сильным ударом кулака, случалось, убивали. Изволод, привыкший выходить победителем, рассчитывал именно на такой исход; Громобой стремился подойти к Изволоду ближе и схватиться с ним вплотную, но тот отходил и все норовил изловчиться и свалить противника одним ударом в голову.

Глиногорцы кричали, уже сами толком не зная, чью сторону держат. Противники у них на глазах все больше распалялись, вкладывали в каждый удар всю свою силу и ярость, и само зрелище поединка увлекло всех так сильно, что забывалась даже его цель.

Громобою первому надоело ходить вокруг по площадке: поймав руку Изволода на очередном ударе, он сильно дернул его на себя, и тому ничего не оставалось, кроме как схватить его второй рукой, и они вместе рухнули на притоптанный снег. Народ вопил так, что дальний лес содрогался; вдруг в руке Изволода блеснул нож, до того скрытый где-то под накидкой. Громобой не успел даже заметить опасный блеск, как лезвие, словно змея, скользнуло по его боку. Видно, Изволод успел оценить его силу и понял, что в рукопашной не устоит. Глиногорцы вопили, уже видя победу своего над чужаком, а Громобой…

Он сам не понял, что с ним случилось. Он успел ощутить только прикосновение холодного железа к коже, и вдруг его нестерпимое напряжение прорвалось, как будто лопнул какой-то ремень. Какие-то горячие струи хлынули по его телу и подбросили над землей, он всем существом ощущал, как с него спадает какая-то досадная, мешающая оболочка, и он только в это мгновение понял, как же сильно она его стесняла. А теперь все его силы разом хлынули на свободу, как переполнивший тучу дождь.

Поток силы толкнул его прочь от земли, да так стремительно, словно хотел подбросить в воздух. Исполинские силы перекатывались по его мускулам и перемещали их; он словно бы растаял, но в то же время заполнил собой всю вселенную. Весь мир сдвинулся с места, все пятна стали расплывчатыми, он не различал даже ближайших лиц, зато множество запахов ударило в ноздри. Он вырос, он взвился над землей, как будто обрел крылья, и какой-то странный крик, звонкий, раскатистый, как гром, вырвался из его груди.

Народ в диком ужасе отшатнулся еще дальше от площадки: там, где только что боролись два человека, над землей взвился могучий конь с блестящей огненно-рыжей шкурой и черной, как туча, густой и длинной гривой. Его выпученные глаза пылали огнем, могучее ржанье разносилось по равнине и отражалось от дальних облаков. Взвившись на дыбы, он опустил копыта прямо на тело лежавшего на земле человека, и истошный вопль того был покрыт общим криком толпы.

Громобой ничего не успел осознать: он не понял ни произошедшей перемены, ни своего нового тела. Он только чувствовал, что голова его взметнулась как-то очень высоко над землей, что потом его руки рвануло вниз, что они упали на что-то мягкое, податливое, проломили какую-то скорлупу, но сами остались совершенно нечувствительны. Он даже не понял, что это было, но тут в самые ноздри ему ударил горячий запах живой крови. И без того взбудораженный, от этого запаха он совсем обезумел и без памяти метнулся в сторону. Его несла отчаянно бушевавшая в нем сила, и двигаться было невероятным наслаждением; земля содрогалась под его шагами, он чувствовал, что у него теперь не две, а четыре ноги, нарочно созданных для мощного бега. Он мчался, ничего не видя перед собой, и оглушительный крик ликующей мощи сам собой рвался из груди.

Ноги его сорвались с твердой земли и ощутили пустоту, и он почувствовал новый всплеск восторга: воздушная тропа и была его настоящей дорогой. Перед ним разливалось сияние, целое море золотого солнечного света, и он мчался туда, зная, что там его настоящее место. Коснулся слуха звук издалека, похожий на шум исполинского леса, но исходивший из тысячи человеческих грудей; все это было позади, позади, позади, бессильно отстало, осталось в другом мире. Но тут же холодная пропасть охватила его, кровля холода и тишины сомкнулась наверху.