Люциан Ферр - Чужая жизнь

Ответов на этот вопрос появилось более чем достаточно, но все они почему-то все в непечатных выражениях. Разобраться, почему именно такие, я решил позже, а сейчас надо было заняться противником. Потому что он терпеливо ждал моего решения.

– С-сдае…гхшся? – кое-как протолкнул я через изуродованную гортань.

Сначала он меня не понял. Очевидно, ему и так было не просто понимать человеческую речь, а уж тем более настолько искаженную. Но все-таки после еще четырех надругательств нам моим горлом, он уяснил суть вопроса.

– Да, о велик-хий, – покорно ответил ящер, не поднимая головы.

Больше ничего мне от него и не было нужно. Поискав глазами меч, я прихрамывая на обе ногу двинулся к нему. Сейчас, когда меня покинул жар ярости, боль с удвоенной силой набросилась на меня. И теперь я четко осознал, как МНОГО ударов я пропустил. Даже складывалось такое ощущение, что в бою ящер переломал мне все кости.

«Глупости! – оборвал меня здравый смысл. – Иначе ты не смог бы даже шевелиться. А сейчас мне, конечно, ОЧЕНЬ неприятно двигаться, но ведь все-таки могу».

Со здравым смыслом спорить было трудно, поэтому я решил не тратить на него силы. А просто остаться при своем мнении. Подойдя к мечу и стараясь не слишком громко скрипеть зубами, я кое-как нагнулся и подобрал его с пола. Но чтобы спрятать с ножны сил уже не хватило. Поэтому пришлось нести так. Не слишком сильно раскачиваясь, я направился к выходу из зала. Каждый шаг давался мне с огромным трудом, и приходилось напрягать все силы, чтобы не закричать от боли. Мотив у меня был до нельзя меркантильный – кричать через раздробленное горло было бы крайне болезненно. А ведь мне и так приходилось не сладко – я постоянно боялся просто упасть на следующем шагу.

«Еще не время, – твердил я себе. – Вот выйду к своим – там и брякнусь. Там будет можно. А пока терпи. Терпи казак, атаманом будешь».

Последние мысли пришли откуда-то из глубин памяти, и от них стало заметно легче. Какое-то бесконечно доброе и светлое воспоминание было связано с ними. Воспоминание из самого детства. Но боль мешала нормально сосредоточиться и вспомнить.

– А делать ш-што мне, к-хас-спадин? – раздалось мне в спину удивленное шипение.

«Станцуй. Спой. Нарисуй гениальную картину или сочини боевой гимн. Делай что хочешь! Мне то какая разница!!!» – очень хотелось закричать мне в ответ, выпуская всю накопившуюся боль в одном крике. Но… я этого не сделал – горло-то не железное.

Вместо этого я просто махнул рукой. В смысле делай, что хочешь, только меня не трогай. Оборачиваться и смотреть, понял ли меня ящер, я не стал. Не было ни сил, ни желания. Хотелось просто выйти наружу и с чистой совестью умереть.

Каким-то чудом добравшись до двери, я навалился на нее всем весом и… не смог сдвинуть ни на миллиметр. Эта дверь открывалась в другую сторону. в отличие от обычных, она словно была поставлена согласно словам «вход – монета, выход – три». Но чтобы потянуть дверь на себя сил уже не было. Я чуть не заплакал от бессилия. Но все-таки не заплакал. Видать, разучился.

– Пас-своль мне, к-хас-спатин, – прошипел некто рядом со мной.

Хотя почему же некто? Конечно же это был ящер. Он незаметно последовал за мной и сейчас горел желанием услужить «к-хас-спатину». Осторожно отодвинув меня в сторону, он потянул дверь на себя, позволяя мне выйти. Борясь с дикой болью, я отлепился от второй створки и вышел из дворца Справедливости. Последние силы ушли на то чтобы идти к по ступеням вниз достаточно прямо и не слишком шатаясь.

Впрочем, весь десяток ступеней мне преодолевать не пришлось. Уже на третьей ступеньке ко мне подбежали Фиар с Крадом и, осторожно подхватив меня под локти, повели к лошадям. Я хотел было воспользоваться ситуацией и беззастенчиво на них повиснуть, но гордость не позволила.

«Символ не имеет права на слабость», – в сотый уже раз напомнила она мне.

Так что я был вынужден отстранить родичей и идти самому. Как же я ненавидел свою гордость в этот момент. Как же мне хотелось просто потерять сознание. Кто бы знал. Но ничего такого я не сделал и на одной воле упрямо двигался к своей лошади. Хотя, кажется, она была не совсем моей, но разглядеть точнее сквозь завесу боли не получалось. И я просто взгромоздился на ближайшую. Это потребовало от меня чрезмерных усилий, и я вдруг почувствовал, что начинаю заваливаться на другую сторону. Мостовая вдруг начала стремительно приближаться, но столкнуться я с ней не успел. Просто потому, что незадолго до того, наконец, потерял сознание от боли.