Роб Макгрегор - Индиана Джонс и Хоровод великанов

– Очень хорошо. Ты прекрасно усвоил литературу Средних веков.

– Так себе.

«История бриттов» в детстве была настольной книгой Инди. Она стала источником большинства легенд о короле Артуре, и, несмотря на архаичный язык, отец настаивал, чтобы Инди читал ее и понимал все до последнего слова.

– А это ты знаешь? – Милфорд отложил меч, прочистил горло и процитировал:

Единым словом мог с небес призвать

Луну и солнце, будто верных слуг,

Пучинам и хребтам повелевать

И ясным полднем сделать ночи мглу…

– По-моему, нет, – покачал головой Инди.

– Эдмунд Спенсер [22], шестнадцатый век, – улыбнулся Милфорд.

– Так вы думаете, что Мерлин был на самом деле, доктор Милфорд?

– Если и был, то поклонялся богу солнца, а не сыну Бога; для Англии шестнадцатого века такое мировоззрение было, разумеется, неприемлемо. Язычники обратились в вымирающее племя. Их время прошло. Относится ли Мерлин к области легенд или фактов, христиане нарекли его сыном дьявола.

Они медленно спускались по каменным ступеням, и голосу Инди откликалось жутковатое эхо.

– Как вы думаете, можно ли доказать, что Мерлин был реальным историческим лицом?

– Инди, не один ученый муж потратил целую жизнь, чтобы доказать именно это. Но им не удалось отыскать убедительного аргумента. Боюсь, Мерлин так и не выйдет из разряда изящных умопостроений.

– Быть может, археологам все-таки удастся найти доказательства его существования.

Выйдя на улицу, они остановились у Белой башни. Задрав голову, старый профессор устремил взор на ее верхушку.

– Если такое когда-нибудь произойдет, я пересмотрю свои представления и об археологии, и о Мерлине. А заодно начну верить в драконов.

Инди рассмеялся. Он был рад, что согласился встретиться с Милфордом. Когда старик чувствовал себя отдохнувшим, он по-прежнему был очарователен и остроумен, как в прежние дни. Инди вспомнился вечер несколько лет назад, во время визита Инди в Нью-Йорк на Рождественские каникулы, проведенный в компании отца, Милфорда и Маркуса Броуди. Они вместе отмечали назначение Броуди директором музея и связанный с этим переезд из Чикаго в Нью-Йорк.

Милфорд предложил Броуди ознаменовать вступление в новую должность экспозицией скелетов первых американских президентов. При этом он интимным шепотом добавил, что знает местонахождение нескольких штук, причем отнюдь не под могильными камнями. Броуди одарил Милфорда неуверенным взглядом, будто толком не знал, шутит он или нет, потом промямлил что-то насчет своих сомнений, примет ли американская публика подобную экспозицию.

– Вот если бы это были индейские вожди – дело другое, – фыркнув, добавил Джонс-старший. – Верно, Маркус?

Броуди не отвечал. Он все еще обдумывал слова Милфорда, и совершенно деловым тоном поинтересовался, где же те спрятаны. Милфорд всем телом подался в кресле вперед, приложил ладонь рупором ко рту и прошептал:

– В гардеробах Белого дома. У каждого президента был припрятан в шкафу собственный скелет.

Инди внезапно очнулся от собственных мыслей, заметив молодую женщину, глядевшую в их сторону с дорожки прогулок принцессы Елизаветы. На ней было длинное платье, а волосы рассыпались по плечам. С такого расстояния ее можно было принять за призрак принцессы, явившийся навестить место своего заточения. Стоило им подойти поближе, как она отступила в тень и буквально вплыла в открытую дверь башни.

– Инди, ты ее видел?

– Да.

– Говорят, тут водятся призраки, – вполголоса сообщил Милфорд. – Однако до сегодняшнего дня мне их видеть не доводилось.

Инди в знак согласия кивнул. Может, в Тауэре и водятся призраки, но это явление было отнюдь не эфирным. Он узнал и платье, и его обладательницу. Никаких сомнений, Дейрдра следовала за ним, и Джонсу очень хотелось знать, зачем.

Дейрдра поднялась с улицы по знакомым ступеням, распахнула железную калитку и пошла по дорожке к дому своей матери в Ноттинг-Хилле. Она продолжала считать старинный родовой дом материнским, хотя сама прожила в нем чуть ли не всю жизнь. В нем настолько ошеломительно чувствовалась личность матери, что Дейрдра иногда начинала ощущать себя гостьей, а вовсе не членом семьи.

Дом был полон китайской мебели, изрядную часть которой приобрел дед Дейрдры, служивший послом Англии в Китае. Низенькие столики, высокие вазы, дубовые стулья с высокими спинками, складные ширмы, огромные бумажные веера – все было красным или черным, обитым блестящим атласом или отполированным до зеркального блеска. Дейрдра ненавидела эту обстановку, но Джоанна провела первые двенадцать лет жизни в Китае, и мебель воплощала для нее прошлое. Дейрдре Восток казался неведомым краем – таинственным и отталкивающим одновременно. И, несмотря на любовь к матери, Дейрдра находила некоторые ее черты характера столь же загадочными, как эта обстановка.