Райдо Витич: Знак Бесконечности

–– Понимаю, –– улыбнулась Саша. Она пребывала в той же растерянности несколько месяцев назад. Надо же, как летит время!

Герцог с улыбкой подхватил ее и, уложив на спину, навис, всматриваясь в прекрасное лицо:

–– Значит я Максим? –– спросил тихо.

–– Ага, Максим Мороган.

–– Что ж, считайте как вам угодно, теперь это не имеет значение –– вы останетесь со мной. Будете принадлежать мне, а не ему.

–– Вы ревнуете к себе самому! –– рассмеялась Саша.–– Это забавно!

–– Смейтесь, колдунья, смейтесь, –– Мороган нежно прикоснулся к ее губам, отвел в сторону край простыни, обнажая вожделенное тело, и принялся искусно ласкать его, наслаждаясь каждым мгновением, каждой клеточкой подаренного ему чуда.

Саша, совершенно измотанная, лежала на груди герцога крепко прижатая к его телу сильными руками. Он словно боялся, что она исчезнет или не верил, что принадлежит ему. Уже вся, без остатка. Он слушал ее дыхание и думал о том, что теперь значительно обязан ведьме. И думал как уберечь свою жену от козней своей новоявленной родственницы, подозрительных взглядов и вездесущей церкви.

Саша же думала о том, что в книгах все врут: при первом совокуплении не поют птицы и не цветут цветы, и мир не наполняется светом, и нет никакого ‘Ой’, а потом долгого и страстного’ А-а-а’. И сразу –– оргазм, а через час вновь –– иди сюда. Ерунда. Ложь. Все наоборот. Акт дефлорации до жути болезнен и длится бесконечно долго, и хочется не прижаться к телу любимого, а оттолкнуть, взбрыкнуть, как взбесившейся лошади, и долго, нудно кричать на грубияна и садиста. Как она выдержала? Как осталась жива? И какая мазохистка захочет это повторить?

Хотя, нет, он далеко не грубиян, это она нервная. А Годфрид очень нежный мужчина... Пожалуй, дней через пять она сможет воспринять его более адекватно, и допустит повторение…ну, или послезавтра… Ах, какой он сильный, и прекрасный –– тело так и манит –– дотронься, а под пальцами упругий бархат кожи, теплый…

Да, пожалуй повторить можно и завтра.

В дверь стучали. Мороган приоткрыл глаз и сообразил, что заснул, не заметив того и не желая. Покосился в окно –– светает. Действительно –– пора. Он нехотя вылез из-под одеяла, стараясь не потревожить малышку, бережно укрыл ее и открыл дверь. На пороге возник Вордан. И вид герцога привел его в изумление, а мирно сопящей в его постели герцогини –– одарил немотой. Нет, вид обнаженного мужчины его не удивил, а вот умиротворенность и удовлетворенность –– да. И отсутствие признаков погрома в комнате, и безоблачная атмосфера. И живая женщина, бережно укрытая одеялом и обложенная подушками для ее удобства.

Может, он что-то не понял?

И он, и Уорвик, и Родерик, и даже Арвик были уверены, что Мороган отделает свою женушку так, что та больше не сможет ни ходить, ни стоять, и жить будет ровно столько, сколько он ей отмерил. А судя по его лицу, когда он волок ее в свои покои –– не дольше утра.

–– Э-э-э, –– озаботился мужчина, осмелившись озвучить вопрос, но герцог не дал –– приложил палец к губам и указал на женщину –– тихо, разбудишь. Начал одеваться, стараясь не производить и шороха, не то что –– шума.

Вордан лишь хлопал ресницами: а что оставалось?

Когда они покинули спальню, герцог спокойно приказал:

–– Выстави охрану и проследи, чтоб госпожу не беспокоили. Пусть Майла приготовит ее вещи. С сегодняшнего дня герцогиня будет спать в моей спальне.

Вордан шумно вздохнул и осмелился открыть рот, чтоб озвучить свои сомнения, но Мороган тут же ему закрыл его, кинув через плечо:

–– Обеспечь ей охрану. Упадет хоть волос с головы –– полетит твоя, –– быстро спустился вниз по лестнице.

Арвик Анштайм имел плачевный вид и вызывал не желание воздать должное за боевые заслуги прошедшей ночи, а послать за лекарем и бочонком крепкого вина. Но Мороган не привык спускать оскорбления, тем более нанесенные ему в его собственном доме. Тем более его женщине. Оттого спрятал усмешку и кивнул Уорвику –– готовь мечи, и Аривику кинул:

–– Идемте, Анштайм, и выясним отношения как мужчины.

Тот нехотя поднялся и с тоской в глазах поплелся за хозяином замка: боец из него и в других обстоятельствах был посредственный, а в таком, изрядно потрепанном –– тем более. Но Мороган недаром носил прозвище Кельтский вепрь: ни жалости, ни снисхождения ждать не приходилось.

Они вышли во двор. Морозный воздух начавшегося рассвета немного освежил голову, помог собраться с мыслями и силами. Арвик выпрямился и гордо вскинул подбородок: