Андрэ Нортон - Сокровища Зарстора

— Приветствую, родич…

Молчание, наступившее после грохота, с которым раскрылись двери, нарушил лорд, хозяин зала. Он слегка улыбнулся, но улыбка его была неприятной, насмешливой.

Человек у входа посмотрел ему в глаза. Он не улыбался. Напротив, легкие морщины в углах рта и глаз говорили, что он с трудом сдерживает ярость. И он не сделал ни шага вперед.

— Ты не сообщил, что окажешь нам честь своим присутствием, — продолжал лорд. — Но для родственника всегда найдется место в Катале…

— Такое же, как в Ан-Яке? — впервые заговорил вновь пришедший. Говорил он негромко, и у Бриксии появилось странное ощущение, что ей передается напряжение, охватившее пришельца.

— Странный вопрос, родич. Что бы он значил? Может, у тебя и твоего водяного народа какие-то неприятности?

Человек у двери рассмеялся.

— Правильный вопрос, Элдор! Неприятности, говоришь? А почему ты спрашиваешь? Ведь ты умеешь читать мысли, у тебя много глаз и ушей, умеющих слышать траву, птиц и все остальное, и ты должен знать, что случилось.

Лорд покачал головой.

— Ты переоцениваешь мои возможности, лорд Зарстор.

— Да, у меня неприятности, — взорвался Зарстор. — Те, что происходят от злых желаний, от сношений с силами, одна мысль о которых грязнит человека. У меня нет таких возможностей, как у тебя, Элдор, но я слышал о призывах, переговорах, свиданиях, о том, что началось странное оживление. Мне говорили о Сокровище…

Когда он произнес последнее слово, снова наступило молчание… такое молчание предшествует громкому боевому кличу. Никто из сидящих за столом не шевельнулся. Они как будто мгновенно застыли.

Молчание нарушила женщина с белыми камнями.

— Ты говоришь в гневе, лорд Зарстор, и слишком торопливо.

Впервые взгляд Зарстора оторвался от Элдора. Пришедший взглянул на женщину и сразу снова перевел глаза на лорда, как будто ему необходимо было постоянно видеть хозяина зала. Заговорил он уважительно, но при этом не смотрел на женщину:

— Ваша светлость, я сердит, да. Но человек имеет право сердиться на несправедливость и тем вооружиться против зла. У моих друзей тоже есть силы. На меня и на Ан-Як наложено проклятие… Перед твоим алтарем, в полном свете луны я готов поклясться в этом!

Женщина повернула голову и взглянула прямо на Элдора.

— Мы слышали, что на лорда и его землю наложено проклятие. Тому должна быть причина…

Улыбка Элдора стала шире.

— Не беспокойтесь, ваша светлость. Разве не правда, что отношения родственников — тайна, и все должно оставаться только между ними?

Теперь вмешался юноша в шлеме с гребнем в виде лошади. В тени его шлема видно было, как он нахмурился.

— Да, лорд Элдор, только родич может вмешаться в спор двух родственников, таков обычай. Но Проклятие — не такое простое дело, чтобы забыть о нем, не обсуждая. С самого начала пира я задаю себе вопрос, почему оказана такая честь некоторым из присутствующих. — И он легким кивком головы указал на жабу и птицу-женщину на другом конце стола.

Среди гостей поднялся негромкий ропот, как показалось Бриксии, одобрительный. Но ни жаба, ни птица-женщина не проявили ни удивления, ни гнева.

Вслед за ропотом раздался голос женщины с зелеными волосами, голос легкий, как шелест весенней листвы:

— Лорд Элдор, если гость говорит так, это невежливо, — но в наше время, когда силы стоят против сил, может быть, для тебя разумнее будет забыть о вежливости и ответить?

— Ты правильно говоришь, госпожа Лалана, — невежливо спрашивать у хозяина, почему он приглашает кого-то на пир. Но так как в нашем обществе все откровенны… что ж, мне нечего скрывать. — Он говорил уверенно и высокомерно.

— Правда, что есть отчуждение между нами, из Арвона, и теми, кто живет в диких местах. Но почему-то никто не спрашивает о причинах, по которым оно возникло. У нас нет общей крови, мы разных родов, но мы долго жили по соседству, мирно…

Женщина в украшениях из белых камней встала. Бриксия подумала, что своим спокойным видом женщина как бы упрекает говорящего. Женщина подняла руку к груди и сделала жест, за которым девушка не смогла уследить. Но в воздухе вспыхнул белым огнем символ. Несколько мгновений он и оставался белым, как свет полной луны летом. Потом словно кровь начала вливаться в белизну, замутняя ее. Розовый оттенок становился все темнее, но края символа по-прежнему оставались четкими и хорошо заметными.

Символ стал алым. Но изменения еще не закончились. Он все темнел и темнел, и наконец почернел. Потом задергался в воздухе, как будто превратился в живое существо, которому эти изменения причиняли муку.