Виктор Федоров - Меч и щит

Изучив эти карты, я присвистнул, радуясь, что преследовал банду с небольшим отрядом акритов, а не с конной алой, пусть даже и стрелковой. На расстоянии сорока миль вдоль всей границы тянулась широкая полоса лесов без каких-либо указаний на дороги или поселения. Да и вся Ухрелла состояла из почти сплошного леса с небольшими вкраплениями озер, рек и жмущихся к ним полей. А дорог и вовсе никаких через нее не проходило, даже из Ромы. Видимо, этот край всегда считался нищим захолустьем, раз ромеи не позарились на него даже во времена своей гегемонии. Забираться в такие дебри с любой армией, кроме привычных к лесной войне акритов, — верный способ потерять ее до последнего бойца.

Уже почти ни на что не надеясь, я распорядился вызвать ко мне тех акритов, кто бывал в Ухрелле, а сам отправился в темницу.

Когда я вошел в камеру, Дион производил над пленником какие-то непонятные манипуляции с участием смарагда. Увидев меня, Дион приложил палец к губам и показал на дверь. Я вышел в коридор, а он на цыпочках последовал за мной.

— Все готово, — прошептал он. — Теперь этот вратник думает, что находится у своих. Говорите с ним как его начальник, и он ответит на все вопросы, только умоляю, не спрашивайте ни о чем таком, что его начальник и сам должен знать.

М-да, положение. Теперь, пожалуй, вратника не спросишь, как зовут его вождя… Впрочем, посмотрим.

Мы вернулись в камеру, и я сразу обратился к пленнику самым властным начальственным голосом (что-что, а это я умею):

— Итак, ты наконец очнулся. Имя?

— Дундур, о озаренный. Воин из отряда Зурчуна.

Гм, значит, начальники у них «озаренные», если я правильно понял его собачий ромейский.

— Доложи, что случилось с вашим отрядом.

И он принялся докладывать, причем делал это весьма обстоятельно, описывая всю деятельность банды и свою лично. К концу отчета меня раздирали два противоречивых чувства — желание как следует проблеваться и стремление задушить на месте этого гаденыша. Но я сделал героическое усилие над собой и продолжил допрос:

— Куда должен был отправиться ваш отряд по завершении отлова? — Ибо вратники называли свои разбои именно так.

— В свой лагерь, он находится в селении Смартиган, о озаренный. Там мы всегда сдаем пленников глерам и отдыхаем, готовясь к новым походам во имя Великого Безымянного.

Я не знал, кто такие глеры, но расспрашивать по вполне понятным причинам не решился.

— Кому ваш командир должен был доложить о действиях отряда?

Вратник нахмурился, не открывая глаз (видимо, этот вопрос показался ему странным), но тем не менее ответил:

— Сведущему Кирхуну в Умельчиоре. Но я не понимаю…

— Спокойно, милит [10] Милит (ром.) — воин. . Дело в том, что из всего вашего отряда не осталось в живых никого, кроме тебя, и есть опасения, что ты — шпион антов. Поэтому пусть тебя не удивляют мои вопросы, мы всего лишь проверяем, не изменник ли ты. Тебе доводилось бывать в главном лагере? — Я выстрелил наугад, но попал в точку.

— Да. Я трижды сопровождал озаренного Зурчуна в Мулетан на Шарвар.

— Сколько до него от Смартигана? — В отличие от этого селения, никакого Мулетана я на карте не видел. А это название меня очень заинтриговало. Не мешало бы также узнать, когда там устраивают загадочный Шарвар.

— Восемьдесят пять миль. — Вратник даже улыбнулся простоте ловушки.

— На восток? — уточнил я.

— На северо-восток, — поправил меня вратник и снова улыбнулся.

Я допрашивал его чуть ли не весь день, выуживая под видом «проверки» то, что интересовало не мифического «озаренного», а меня — первого стратега Антии, принца Главка. И под конец сам утомился не меньше вратника, хоть и не был ранен. Но требуемые сведения я получил, и они меня не слишком обрадовали.

Дундур подтвердил, что никаких дорог, кроме проселочных, в Ухрелле нет. Лагеря вратников располагаются близ селений, но всегда на лесной опушке, а леса Ухреллы вратники знают как свои пять пальцев. Дважды в году, на Среднелетье и Среднезимье, командиры отрядов и избранные рядовые съезжаются в Мулетан на свои радения (шарвары). К сожалению, Дундур не принадлежит к числу избранных и на сами радения его не допускают (к его безмерному огорчению), так что чем занимаются там его товарищи, он не может сказать, но полагает, что им выпадает счастье лицезреть Великое Безымянное.

Под конец я задал ему вопрос, не особенно важный с военной точки зрения, но неизбежный с точки зрения личной. Потому что я хотел знать своего врага.