Марина Дяченко - Кон

— Кто звонил?! — спросил он в третий раз.

— Дегтярев, — сказала мать еле слышно. — Он видел, как ты выходил… оттуда. Сегодня, без пятнадцати двенадцать…

— Он что, с хронометром там стоял?!

— А ты что думал, — сказала мать неожиданно спокойно, даже насмешливо. — Ты думал, здесь так легко сохранить тайну? Горячий уголь за пазухой? У Дегтярева два спектакля на Коне… Ты же ему конкурент. Каждый новый спектакль на Коне — пожиратель старых спектаклей, они уступают ему время, они идут все реже… Чтобы не допустить тебя на Кон, кое-кто из шкуры вон выпрыгнет. Пощады не жди…

— Я знаю, — сказал Тимур.

— Ты «знаешь», — мать усмехнулась. — Дурак.

Повернулась и вышла.

Некоторое время он сидел на остывшей тарелкой. За окном давно уже стояла темнота; маленькая лампа над раковиной была сейчас единственным источником света во всей их небольшой квартире.

Наконец Тимур встал. Включил свет в гостиной; постоял перед дверью маминой комнаты. Решился. Вошел.

Мать лежала в темноте — на диване, лицом вниз.

— Ма, — сказал Тимур, остановившись в двух шагах от дивана. — Ты же сама играла на Коне. Почему тебе кажется странным, что я тоже хочу попробовать?

Молчание.

— Ма… Я уверен в себе. Я знаю: то, что я сделал… то, что мы сделали — это по меньшей мере хорошо…

Мать пошевелилась. Села.

— Мой учитель, Григорий Петрович…

В темноте Тимур не видел ее глаз.

— …Всю жизнь ставил великолепные спектакли, — негромко продолжала мать. — Получил все возможные звания, награды, призы… Воспитал два поколения учеников… И ни разу не обращался к Кону! А под старость не выдержал… видно, жил в нем этот червячок — быть признанным Коном… И поставил премьеру на Коне! Я была в зале… все его ученики были в зале… Зал был… битком — знаешь, Кон любит, когда в проходах стоят… И мы увидели, что наши старые артисты, наши золотые дедушки и бабушки, наши кумиры… что они бездарно врут. Что они патетичны. Что они некрасивы, пафосны, неискренни… Кон не принял этого спектакля, уж не знаю почему. Те же старики в других спектаклях Кона — блистали… А этого спектакля Кон не принял, и мы, сидящие в зале, увидели все, что нам полагалось увидеть. И они, увенчанные лаврами старики, поняли все, что им надлежало понять… Сразу после премьеры было три инфаркта. А Григорий Петрович…

— Я прекрасно помню эту историю, — сказал Тимур.

— Что ты можешь помнить, ты тогда был пацаном…

— Я знаю, что Кон жестокий.

Мать усмехнулась в темноте:

— Ты не представляешь, до какой степени жестокий. Но узнаешь, если Кон не примет твоего спектакля. Тогда тебе придется менять профессию, Тимур, менять навсегда… ты это понимаешь?

— А если Кон примет?

Мать помолчала.

— …А твои артисты, все эти странные ребята… которые не хотят идти в нормальный театр, не хотят бегать в массовках и выпрашивать эпизодика… Которые хотят сразу — и на Кон! Которым тоже придется идти в гардеробщики сразу после премьеры… и дай-то Бог, чтобы все они остались живы и здоровы, если Кон не примет спектакля…

— А если примет?

Новая пауза.

— Ты помнишь тех провинциалов… как их… Три года назад? Их предупреждали тоже…

— …наш спектакль с этой провинциальной самодеятельностью?!

— Я не сравниваю. Я просто вспоминаю. Их предупреждали. Они влезли на Кон со своей драмой… Помнишь? Девчонка, которая играла героиню, потом в психушку на два года… Такая депрессия… Ты помнишь?! Это уже на твоих глазах было! Это не чьи-нибудь россказни, ты сам там был и все видел!

— Их предупреждали, — глухо сказал Тимур.

— Тебя предупреждают тоже. Прямо сейчас.

— Мама! Речь идет о хорошей профессиональной работе. Я не хочу сказать, что это гениально, но…

— Нет, Тима. Именно «гениально». Ты в этом уверен. Тебя разубедят только свист и улюлюканье на премьере…

— Типун тебе… — начал Тимур и осекся. — Извини.

— Извини и ты, — медленно сказала мать. — Собственно, Дегтярев позвонил мне именно с тем, чтобы я тебя удержала.

— И ты доставишь Дегтяреву эту радость?

Мать щелкнула выключателем. Мягкий свет торшера показался Тимуру ослепительным.

— Тебе не следовало идти туда тайком от меня.

— Извини.

— Теперь тебе придется пойти туда снова. И сообщить Кону, что ты передумал.

Тимур молчал.

Лицо матери было бледным, осунувшимся, решительным.

— Восемнадцатого у нас премьера на Коне, — сказал Тимур.

Оля ахнула. Вита захлопала в ладоши. Кирилл и Борис переглянулись.