Марина Дяченко - Последний Дон Кихот

Горячее дыхание. Тонкая фигура в полумраке гостиной.

— Сеньор Алонсо… Убейте меня. Убейте. Я так перед вами виновата… Я последняя дрянь. Я скотина…

— Что ты, — пробормотал он недовольно. Ему не понравилось, что его возвышенные размышления были прерваны таким вот неожиданным…

Горячие груди тяжело легли ему на колени. Фелиса была почти голая — и горячая, будто из бани:

— Сеньор Алонсо… Я принесла плетку — можете меня выпороть. Идемте ко мне в комнату, выпорите меня, чтобы я больше не страдала душой… Ну, идемте. Пожалуйста. Я заслужила. Вот плетка… Ну идемте. Ко мне в комнату…

Она бормотала и тянула его за руку, и он в конце концов поднялся из своего кресла; Фелисины глаза светились, казалось, в темноте, а запах полуобнаженного тела забивал ноздри.

— Сеньор Алонсо… Сеньор Алонсо, сеньор и господин мой… Ведь это же последний шанс… завтра вы уедете, и что? А как же ваши наследники? Вам надо сына, вам надо, надо…

Горячие губы; чтобы достать до лица Алонсо, ей пришлось повиснуть у него на плечах.

— Ваш сыночек… он хочет, чтобы мы его зачали… Ну давайте, ну идемте, идемте…

Ему хотелось заорать во все горло; ему хотелось задушить эту маленькую стерву, но перед этим разложить здесь, на столе… и разорвать пополам. Раздавить собой. Разъять; секунда остановилась, забилась бабочкой на булавке. Бездна времени уместилась в пространстве между двумя вдохами…

— Не так резво, Фелиса, — сказал с лестницы ледяной голос Альдонсы.

И наваждение пропало. Остался стыд.

Альдонса шла неторопливо, ступала, будто неся на голове высокий кувшин с вином. Когда-то, когда она жила в доме отца, богатого винодела, ей и приходилось носить…

Альдонса остановилась перед Фелисой. Властно протянула руку; девчонка, как загипнотизированная, подала ей плетку, которую, оказывается, действительно имела при себе.

Альдонса коротко размахнулась; Фелиса взвизгнула, схватившись за лицо.

— Вон, — бросила Альдонса.

И ударила еще раз.

— Если я увижу тебя еще хотя бы раз в жизни, я закопаю тебя живьем, девочка моя… корова. Пошла прочь, дрянь. Сейчас, в чем стоишь. Утром я выкину за ворота твои шмотки.

Фелиса отступила на шаг. Оскалилась скорее жалобно, чем угрожающе:

— Нет так резво, госпожа моя… Не так резво! Госпожа Альдонса, дочка виноторговца, девица хамского происхождения, да еще пустая утроба!

Новый удар; на этот раз Фелиса уклонилась от плетки и побежала прочь, топоча босыми пятками:

— Пустая утроба! Пустоцветка! Я вот расскажу господину Алонсо, откуда взялся голубой листочек, это самое письмо… Рассказать?

Со свечей в руке вбежал Санчо:

— Что здесь у вас… Ах ты маленькая дрянь!

— Фелиса, — глухо сказала Альдонса. — Немедленно убирайся прочь, а то…

— А то — что? Я бы и так не осталась! Мне и так… Только так я бы промолчала про голубое письмо, потому что я вас, сеньора Альдонса, ужас как люблю… А теперь не промолчу.

— Заткнись! — рявкнула Альдонса голосом, какого Алонсо никогда не слышал от нее.

— Не заткнусь! Сеньор Алонсо, слушайте… как раз перед тем, как любезный Санчо прибывать изволил, сеньора Альдонса послала меня в лавку… за бумагой! А так как белой бумаги не было, я купила дорогую, голубенькую, с водяными знаками! Лавочник еще хвалился, какая это бумага редкая, он ее только привез, и никто до меня ее не брал, потому что дорогая! А теперь посмотрите на тот листочек… посмотрите! Еще можете у лавочника спросить, его ли бумага, кому продавал, для кого… Или не станете спрашивать, а посмотрите только на сеньору Альдонсу? На ее лицо? Чего это она пятнами взялась, ровно тот леопард? А?

Альдонса неподвижно стояла посреди комнаты — прямая, будто гвадеррамское веретено.

— …А еще спросите у нее, куда девался кулончик с камушком? Единственная драгоценность сеньоры Альдонсы, бабушкин подарочек? Куда он убежал? К ювелиру убежал, иначе откуда у сеньоры Альдонсы такие денежки… Во как — бабушкиного подарочка, любимой цацки сеньора Альдонса не пожалела!

И тогда Алонсо выхаркнул Фелисе в лицо одно-единственное, тяжелое слово:

— Убирайся.

Кулончик с камушком был ее единственной драгоценностью. Она пришла в дом Алонсо в единственном ситцевом платье — и с кулоном на груди.

Когда она была маленькой, этот кулон был ее запретной — и оттого самой любимой — игрушкой.

Бабушка ее баловала.

Когда ее отец сказал, что она может отправляться в дом «этого сумасшедшего Кихано» прямо сейчас, вот, в чем стоит, и ни копейки приданого, а вместо благословения ей шиш — тогда кулон был единственной вещью, которую она унесла с собой. Бабушки тогда уже не было в живых, а кулон принадлежал ей, Альдонсе, а не отцу…