Донован Фрост - Конан и Копье Крома

— Имир! — выдохнул ванир, бросая раненого и хватаясь за топор.

В ту же секунду шатер, возле которого происходило все это, задымился, пологи его заколыхались, распираемые пламенем, и жадные красные языки лизнули опрокинутые неподалеку сани. За спиной Снурра раздался топот и хриплое дыхание, задев его боком, к саням устремился большой поджарый пес, клыки которого были злобно оскалены.

Пес коротко зарычал и прыгнул за шатер. Оттуда раздался глухой стук удара и последний жалобный визг. Пламя занялось, шатер стал медленно падать, и в дрожащем, неверном воздухе Снурр успел разглядеть колеблющуюся вместе с ветром призрачную фигуру.

Она была до того ужасна, что ванир мгновенно признал в ней свою смерть — и дико растрепанные волосы, и располовиненное на алое и синее гибкое тело, и повелительный взмах руки, и дикий женский хохот, более похожий на карканье могильного ворона. Снурр упал на колени, схватившись за сердце. Пальцы его оплели короткое топорище, а меркнущий взор успел запечатлеть лишь самый обух уходящего в тело топора.

Рука дрожащей в раскаленном воздухе фигуры опустилась, дикий смех умолк. Дьяра в два прыжка оказалась рядом с поверженным врагом, пинком перевернула его на спину, вырвала из раны топор и занесла его для удара. Одновременно со стуком откатывающейся головы появился ванирский сотник. Последним его словом было суеверное:

— Хель!

Дьяра, покрытая, кроме синей глины, еще кровью своих жертв и копотью, ринулась на него. Сотник справился сиспугом и, подняв меч, с ревом кинулся на киммерийку. Это был тот самый командир, что успел вывести в поле три сотни копий, опытный и бесстрашный.

Увидев широкий замах, он прыжком сместился вперед и чуть-чуть влево, припадая на колено и подсекая ноги. Он уже понял, что перед ним обычная женщина, и будь она хоть трижды киммерийкой, искусный в споре мечей наемник не сомневался в успехе. Время замерло, только раскаленный воздух плыл восходящими клубами, заставляя предметы искажаться и дрожать.

Любой, даже самый могучий боец прервал бы замах топора, чтобы перепрыгнуть меч, или же — отшатнуться. И к тому, и к другому ванир был готов. Однако пустые, отрешенные глаза женщины уже смотрели на нового противника, несущегося к ним, а топор летел точно в голову сотника.

Все инстинкты выживания умерли в ней, она шла не сражаться, а убивать, сама она была уже мертва. В том бою, в пожаре и панике ванирского лагеря топор, ведомый рукою самой Хель, не дрогнув, обрушился меж бронзовых рогов шлема противника и расколол череп.

Сотник был уже мертв, однако его тело все еще боролось за ускользающую жизнь, недолго, всего одно мгновение — летевший вниз меч в полете дрогнул и попытался изменить направление движения, взлететь, защищая уже несуществующую голову… потом бессильная рука, лишь только замедлившая уже ненужный удар, донесла клинок до цели.

Удар плашмя пришелся в подколенный изгиб Дьяры, она упала рядом с еще оседающим мертвым врагом и рыча вскочила. Топор, коснувшись земли, мог отлететь в сторону, однако кисть, мертвенно державшая его, не разжалась и была сломана.

Киммерийка словно бы не заметила этого — лишь оружие в момент ее броска к новому противнику отделилось от болтающейся нелепо руки и бесшумно упало в бурый снег.

Молодой наемник пытался одновременно привычным движением вскинуть и натянуть лук, и осознать страннуюгибель известного мастера одиночного боя, когда его глаза скользнули по летящей к нему женщине… и душа его возопила: «Это — Смерть!»

Пальцы механически разжались, однако стрела ушла куда-то вбок, когда летящий, казалось, из самого пламени демон коснулся его. Пальцы здоровой руки Дьяры самыми кончиками коснулись его шеи, вторая протянутая вперед рука была жутко вывернута и изогнута, а перед лицом наемника возник лик Хель.

Ванир огласил воздух истошным воплем и на ватных ногах ринулся прочь, а киммерийка обрушилась вниз.

Когда к месту происшествия подбежала группа воинов, волоча за собой упирающегося и белого как снег лучника, они застали лишь кучи дымящегося пепла, разбитые шлемы и нанизанные на осколки бесполезного оружия головы с перекошенными от неземного ужаса лицами.

В другом конце лагеря царил не меньший переполох. Там еще метались обезумевшие зубры. Конан, не прячась, носился по лагерю с факелом в руке и окровавленным ножом — в другой. Десяток шатров и саней чадили и пылали, усугубляя неразбериху.

Раненые туры с истошным трубным ревом сметали и затаптывали всех на своем пути. Юному киммерийцу долгое время удавалось остаться вне поля зрения ваниров. Все те, кто натыкался на мстителя, оставались лежать на месте встречи.