Марина Колесова: Мевервильский оборотень

— Насколько я знаю, она прикладывала все силы, чтобы уничтожить его… Это что, была лишь видимость? Так?

— Да, Ваше преосвященство… истинно так… но я не виноват в том… я никогда сам даже не разговаривал с ним, — голосок мальчишки срывался, и он снова стал весь трястись, — я ведь не мог ей ничего возразить… я только, что она приказывала, то и делал…

— А почему молчал о том? Ведь то грех на исповеди о таком молчать.

— Я боялся… потому и молчал…

— Как часто они встречались? — епископ отпустил голову мальчика и нервно забарабанил пальцами по краю пыточного стола.

— Ну как из города возвращались мы, так они и виделись.

— И в каком он был обличье?

— Волка… он всегда волк… лишь говорит по-человечески… Он только в новолуние человеком мог быть или если госпожа ему снадобье приносила… Он лишь тогда обращался, но ненадолго… А она все хотела, чтоб навсегда… и рецепт искала… помолится и начинает новый рецепт искать?

— Кому молилась-то, Сатане? — губы епископа презрительно изогнулись.

— Нет, что Вы… она Сатане никогда не молилась… лишь Господу.

— Не лги! О том Господу не молятся!

— Она молилась… и истово так… все просила, чтоб Господь проклятье свое с рода оборотня снял.

— Ты лжешь! — епископ резко повернул ворот тисков, удерживающих руки мальчика, и тут же его крик заполнил весь подвал.

— Так кому она молилась? — повторил свой вопрос епископ.

— Я не знаю… она говорила «Господи», а кому она молилась — не знаю… — захлебываясь слезами, ответил тот, — я не лгу! Не надо, не пытайте больше!

— Значит, ты признаешь, что она именем Господа называла Сатану?

— Откуда же мне знать то?

Еще один оборот колеса и снова крик, и мальчик вновь весь выгнулся, пытаясь вырваться из ремней, повторяя:

— Не надо больше! Не надо! Я все признаю… все! только больше не надо! Она Сатану, сатану так называла…

— То есть зелье для оборотня она готовила по молитве к Сатане? — спросил епископ, закрепляя в ножных тисках ступни мальчишки.

— Да… к нему… — согласно закивал тот и испуганно заелозил на столе, скуля от страха.

— И тебя заставляла ему молиться?

— Меня — нет… — испуганно замотал он головой. — Я никогда Сатане не молился.

— Не лги! — епископ повернул рычаг, и ножные тиски с хрустом сжали кости ног.

Мальчик зашелся в криках и рыданиях. Теперь он был готов подтвердить все: и что сам молился Сатане, и что отошел от веры истинной и душу дьяволу продал.

Но епископу уже было трудно остановиться. Его раздирала досада на то, что им манипулировали. Манипулировали так, как привык всеми манипулировать он. А мысль о том, что Каролина ему предпочла богомерзкое существо, даже не человека, а сатанинскую тварь, и вовсе туманила рассудок. И епископ продолжил пытку, заставляя мальчишку не только в подробностях рассказывать все, что он знал, но и признаваться и каяться в том, что он вместе со своей госпожой предпочел служение Господу служению Сатане. Остановился он лишь, когда от невыносимой боли мальчик потерял сознание.

Тогда, стремясь привести его в чувство, он окатил его ледяной водой. Мальчик, открыл глаза, и вдруг неожиданно хрипло засмеялся. А потом, глядя на него бессмысленным и мутным взором, заговорил:

— Я птицей теперь буду… и полечу к Господу… я видел его… и он сказал, что я буду теперь летать… Вы убьете меня, и я стану птицей…

Летать я буду в небесах бескрайних,

Летать, раскинув гордые крыла,

Все дальше от земли, где все остались,

Туда где гор белеет снежная гряда.

Там, ветер ледяной меня в объятья примет,

Гонящий облака меж горных скал высот.

Могучими порывами он быстро

Меня к сверкающей вершине унесет.

Расправлю я свои крыла большие,

И воспарю в холодной синеве,

Чтобы растаять вдалеке, не ведая печалей,

Воспоминание всем лишь оставив о себе…

Он вновь хрипло рассмеялся и добавил:

— Мне не надо больше бояться и оговаривать госпожу… мне осталось совсем немного, и я полечу…

Епископ раздраженно скривился, поняв, что переборщил, и раз мальчишка свихнулся, то теперь его уже нельзя будет использовать как свидетеля.

Он открыл дверь и, приказал монаху, дежурившему на лестнице:

— Закончи с ним.

Тот молча поклонился и шагнул к столу. Резкое движение рук, хруст позвонков и окровавленное и изуродованное пытками тело мальчика безвольно обмякло на столе.

— За церковной оградой тайно похорони, — обронил епископ и, услышав в ответ: "Будет исполнено", вышел из подвала.