Райдо Витич - Гарон

Ее апартаменты были чуть меньше спальни Авилорна, хотя, возможно, так казалось из-за значительного количества мебели в зале. Диванчик, кресла, стол, и не один, шкатулки сундучки, круглые коробочки на нем, цветы повсюду, в вазах и горшках, растущие из пола, стен и потолка. Не зала — сад.

— Иди сюда, — позвала Яну Эйола к позолоченной рамке на стене. Девушка могла поклясться, что это зеркало с матовым стеклом. — Что видишь?

— Отражение. Чуть искаженное. Уши?.. По-моему у меня стали длиннее уши, — испугалась Яна, заметив в зеркале, что уши вытянулись, превратившись в подобие эльфийских. Вот оно последствие переливание крови — мутация! Как же она теперь в таком виде дома появится? Сразу к пластическому хирургу?

Эйола улыбнулась и как Авилорн провела по стене ладонью: рядом с рамкой появилось еще одно зеркало — обычное — не матовое, не темное.

— Что видишь ты сейчас?

Сурикова нахмурилась: нет, действительно пора из этого мира выбираться. С головой у нее явный непорядок, теперь еще на зрение осложнение пошло: никаких изменений в облике не было — обычные уши, привычные черты лица. Яна даже потрогала себя за ухо, чтоб проверить — обычное, среднестатистическое — человеческое.

— Обман зрения? — уставилась на Эйолу.

— Нет, твоя иллюзия. Ты много не знаешь и не понимаешь, порой не хочешь, иногда не можешь. Злишься, боишься. Но при этом живешь и являешься частью мира, как твоя рука, является частью тебя. Мир не плох и не хорош, он такой, каким ты его придумала себе, каким видишь ты. Как уши. Ты боишься массы вещей и уже приготовила для своих страхов место в будущем. Если ты прибавишь уверенности своим страхам они будут активно мешать тебе жить, следуя тому сценарию, что ты сама им написала. И уши действительно могут стать как у нас, — женщина обняла нахмурившуюся девушку и улыбнулась ей. — Мир прекрасен, окружение великолепно, но лишь тогда, когда ты делаешь его таким. Флюиды ненависти, злости, страхи способны изменить не только мир, тебя и погрести в забвении все самое лучшее от личных качеств до судьбы.

— Еще б сложить все, научиться применять, — вздохнула Яна. — Но я запомню ваши слова. Возможно, вы правы, а, возможно, нет. Разница в том, что ваш мир действительно индифферентен к вам, а наш, агрессивен к нам.

— Ты сама агрессивна. Зачем ты третируешь Авилорна? — с хитринкой во взгляде покосилась на нее Эйола.

— Завидую его спокойствию, — буркнула Яна.

— Не только.

— Да, причин много, — не стала спорить и отнекивается девушка. — Например, его безответность и просто возмутительное послушание. Скажи такому — иди топиться. Пойдет!

— Нет, не пойдет.

— Не верю.

— Твое право, но неверие чревато. Вера, надежда и любовь, вот главное, что движет существом…

— Чувствующим и чувственным, а я разумна. Рациональна, если хотите. Возраст охов, вздохов давно закончился. Неверие? Да, вы правы, я недоверчива, и это не раз меня спасало от неприятностей, психологических травм. А в обще-то, меня Гарония интересовала.

Эйола расстроено кивнула:

— Я слышала, что люди деградируют, уподобляясь животным, живущим на инстинктах. Но ты права, о том не нам судить… но хорошо, что здесь мы, там вы.

— Вы словно испугались.

— Есть немного. И тем сильнее поняла тебя. Мир грубых тем, понятных вам желаний на уровне материи одной, нам не понять и не принять, не потому что не хотим, скорей не сможем. Как ты не можешь. Мало понять, нужно принять, а это ты не хочешь, боишься. Запутанно все для тебя и неприятно одним тем, что иначе устроено, — женщина отошла к круглому в цветных разводах столику и поманила Яну рукой. — Иди сюда, садись. Что ты хотела?

— Гарония, — напомнила Яна, усаживаясь с некоторой опаской в хрустальное кресло, что было как раз подстать эфемерным эльфам, а ей казалось кукольным и хрупким. Но выдержало. — Неужели из стекла?

— Хрусталь прекрасный материал, изящный, радужный, веселый.

— Вы меня шокировали снова… Мне кажется с недавних пор, что я не говорю — стихи слагаю. Это бред? Галлюцинация? Мне все трудней рассудок сохранить, не тронуться умом и не поплыть, реальность и иллюзию не спутать.

— А голос птиц, цветов? Ты б слышала, как утром ветер пел, сама бы спела.

— Значит, мне не кажется? — расстроилась Яна.

— Становишься ты нашей.

— Уязвимой. Мягкосердечной, глупой, беззащитной.

— Ты так воспринимаешь нас? — удивилась Эйола, усаживаясь в кресло рядом.

— Э-э-э, не знаю. Путаюсь в определеньях. Так что Гарония и… отчего вы показать решились мне ее?