Иэн Макдауэлл - Под флагом ночи

Если не считать двух неглазурованных глиняных горшков, в хижине не было никакой мебели, поэтому матушка Пейшнз велела гостям садиться на сплетенную из камыша циновку, постеленную на полу. Собственно говоря, пола в хижине тоже не было — вместо него под ногами пересыпался тщательно просеянный белый песок, что придавало комнате сходство с внутренностью песочных часов. Константайна он буквально заворожил: присев на корточки у самого края циновки, он принялся пересыпать песок из одной руки в другую, словно ребенок, впервые попавший на пляж.

— Кость, — сказала матушка Пейшнз голосом, похожим на шуршание ветра в зарослях сахарного тростника.

— Простите, как вы сказали? — Константайн удивленно вскинул голову.

— Ты правильно меня понял, маленький белый колдун. Это выбеленные и перемолотые кости, смешанные с солью и дроблеными кораллами.

Если своими словами матушка Пейшнз надеялась вызвать у него страх или растерянность, то она просчиталась. Будничным жестом отряхнув ладони, Константайн подобрал под себя полы сюртука и ловко — скорее по-кошачьи, чем по-обезьяньи — опустился на циновку рядом с Энн.

— Похоже, вы, леди, обладаете знаниями, которые мне необходимы, заметил он и, развязав тесемки мешка, вытащил голову Черной Бороды. — Скажите, вы можете заставить останки этого свирепого господина поговорить со мной?

Матушка Пейшнз улыбнулась, продемонстрировав четыре верхних и три нижних зуба — больше, чем осталось бы в ее годы у любой белой женщины.

— Если ты и дальше будешь называть меня «леди», мой дорогой, я заставлю этого мертвого пирата не только говорить — петь… Я не могу обещать, что он ни разу не сфальшивит, но у него, наверное, и при жизни было неважно со слухом.

— Ты можешь заставить отрубленную голову заговорить, а моего ребенка спасти не сумела?! — выпалила Энн, но тут же прикусила язык. «Это не я говорю, — в панике подумала она. — Это говорит ром, который я пила весь день».

Матушка Пейшнз, впрочем, нисколько не рассердилась.

— Разве я не спасла тебя и твое дитя, когда ты его только носила? — мягко напомнила она. — И если бы мистер Сотби послал за мной, как только твой ребенок заболел, мне, возможно, и удалось бы что-нибудь сделать. Но ему было наплевать, умрет сын повешенного пирата или нет, и, сдается мне, матери несчастного малютки тоже было все равно.

Энн вспыхнула. Ее отец насмерть запорол бы любого негра, который осмелился бы разговаривать с ней подобным образом, но, с другой стороны, Энн перестала быть дочерью своего отца задолго до того, как Джек Коленкор увлек ее в море.

— Я не желала ему смерти, — хмуро выдавила она и, опустив голову, принялась водить пальцем по песку, который, если верить матушке Пейшнз, на три четверти состоял из перемолотых костей.

— Может, и нет, — отозвалась старая негритянка. — Но что сделано, то сделано. Впрочем, эта история не имеет никакого отношения к тому, чего хочет от меня этот маленький белый колдун. Похоже, он уверен, что я могу заставить Черную Бороду рассказать ему, где он спрятал сокровище. Ведь эта твоя толстая книга ничем тебе не помогла, не так ли, мой дорогой?

Константайн криво усмехнулся.

— Мои занятия естественной и научной магией и христианской кабалистикой кое-чему меня научили, но искусством оживлять мертвых я так и не овладел — и, быть может, к лучшему. Мне приходилось терять друзей и… и людей более близких, так что мне, конечно, хотелось бы снова услышать их голоса, но я боюсь, что если бы я умел разговаривать с мертвыми, не осталось бы времени для живых.

— Уверяю тебя, разговоры со скелетами тебе бы очень скоро надоели. Голоса мертвых можно услышать, но они не приносят утешения, — усмехнулась матушка Пейшнз, а Энн подумала, что сказал бы ей Джек Коленкор, если бы ей довелось снова услышать его грубоватый, просоленный баритон. А что сказала бы ей Мэри? Был бы ее голос все таким же нежным и ласковым после четырех лет, проведенных в могиле? Ах, если б только у нее было с собой хоть несколько глотков рома! Тогда, быть может… Нет, нельзя, одернула себя Энн. И без того ее основательно мутило. Еще немного, и она просто упадет и заснет, а для этой странной работенки ей нужна ясная голова!

Тем временем матушка Пейшнз достала откуда-то короткую деревянную палочку, к одному концу которой была привязана высушенная лапка цыпленка, а к другому — пучок длинных черных перьев из хвоста трупиала.

— Сидите и не двигайтесь, иначе мне будет трудно, — предупредила она и, просунув между иссиня-черными губами кончик розового языка, принялась раскачиваться из стороны в сторону. При этом она водила жезлом по песку, вычерчивая на нем — нет, не слова, которые писал в таверне Константайн, а какие-то таинственные знаки, похожие на следы, которые в ветреный день оставляют на песчаном берегу нижние ветви деревьев.