Гай Орловский: Ричард Длинные Руки – вильдграф

Ярл Растенгерк, как и я, провожал беспомощным взглядом рыдающую принцессу Вики. Мириам ушла следом и с силой захлопнула за собой дверь, король со страдальческим лицом смотрел вслед дочери. Я попятился, чувствуя себя лишним, со скрипом царапнул шипами на голове и гребнем шеи верх слишком узкого для меня дверного проема.

Как только оказался вне зала, жаркое солнце принялось с жарким сочувствием прогревать костяные плиты по всей спине. Шипы по хребту красиво заискрились, приятный жар во всем теле начал вытеснять горечь и неприятное чувство, что незаслуженно обидел двух чистых замечательных девушек. Лапы поспешно изготовились метнуть грузное тело вверх, а там по воздуху мощно ударят жилистые перепончатые крылья и швырнут меня еще выше, пока внизу облачное поле не покажется заснеженной равниной. Я сделал все, что мог, кто умеет лучше – пусть делает… И пусть ухитрится сделать меньше ошибок, если такой умный.

Голос ярла прозвучал сбоку, как жужжание комара, на которого можно не обращать внимание:

– Господин дракон…

Я проревел нетерпеливо:

– Что еще?

– Я не хотел бы, – произнес Растенгерк, – выглядеть обманщиком.

Он опустил взгляд, коричневое от загара лицо дрогнуло, и хотя солнечные лучи бьют с такой силой, что глазам больно, Растенгерк помрачнел, словно на него пала густая тень от грозовой тучи с дождем и градом.

– Вы были правы, – проговорил он, стараясь не отводить полные стыда глаза, – насчет моего положения в племени…

– Еще бы, – прорычал я. – Конечно, я прав всегда. Кроме тех случаев, когда не прав. И что там в племени?

– За эти десять лет, – сказал он, – власть перешла к моему брату, но он погиб, затем к младшему, нас трое, однако вожди сумели его сместить… Ассиры – это не племя, а союз, и хотя мы всегда выступаем, как одно целое, голос племенных вождей звучит громко и значит для нас много.

Я ощутил сильнейшее желание сесть на землю и почесать, как собака, задней левой за правым ухом. Десяток воинов рассыпались по краям площади, челядь то и дело выглядывает из окон и дверей испуганно, как суслики из норок. Все стараются держаться подальше, дракон есть дракон, кто знает, что у него на уме, вдруг укусит. Растенгерк серьезен и бледен, как покойник, но выпрямляет спину и старается не показать, как сильно нуждается во мне, гордость не позволяет, совсем не умеет врать здешний народ. Я могу и с охотой бы научил, врать – это признак цивилизованности, но некогда, некогда.

– Это меняет многое… – пробормотал я. – Но, надеюсь, не помешает вашему браку?

Он медленно опустил голову.

– Для Мириам мое положение ничто не значит.

Он бросил быстрый взгляд в сторону нахмурившегося Франсуа Меченого. Его Величество, хоть и не смотрит в нашу сторону, однако подобрало губы, лицо стало строгим и требовательным.

Я прорычал сочувствующе:

– Отец у нее не просто родитель. Любой рекс старается браком укрепить свои владения. Так не просто принято, а… разумно. Впрочем, тебе не понять, ты ради любви бросил все на свете… Сочувствую, но… зато у вас любовь! Что-то теряем, что-то находим. Разве найти ее не важнее, чем сесть на трон объединения ассирских племен?

Растенгерк наконец поднял голову и посмотрел исподлобья. Во взгляде недоверие, серьезно ли говорю, дурак какой-то, а не дракон.

– Да, господин дракон, – проговорил он. – Что ж, буду стараться найти свое место в этом… изменившемся по моей вине мире. Спасибо, что выслушали. Я просто хотел предупредить…

– О чем?

– К сожалению, можете рассчитывать только на мою личную преданность и поддержку. За Мириам я для вас сделаю все!

Я прорычал:

– В ваших племенах власть выборная?

Он молча покачал головой. Франсуа наконец повернулся к нам, тоже мрачный, как туча с градом.

– Вы уже поняли, – буркнул он, – наследственная.

– Просто хотел убедиться, – ответил я. – А племя… вернее, объединение, велико?..

– Одно из самых крупных, – заверил Растенгерк. На короля он старался не смотреть, чтобы и того не ставить в неловкое положение. – Но мне туда лучше не соваться.

– Вам придется нелегко, – посочувствовал я. – Однако у меня дела…

– Нужно отбыть именно сегодня? – спросил он.

Я прорычал: