Роджер Джолли: Пепелище славы

– Знаешь, что я подумал, – сказал Алангор. – Мои глаза больше не видят. Но руки с каждым днем ощущают все больше тончайших деталей. Я мог бы попробовать себя в скульптуре. Что ты на это скажешь?

– Это замечательно, – Нириэль слабо улыбнулась. Алангор нащупал ее руку и притянул к себе.

– Я все еще могу творить прекрасное! Когда я понял это, то осознал, насколько глуп был, изводя себя, и тебя, и всех этими бесконечными стенаниями!

– Я всегда это знала! – улыбка эльфийки сделалась ярче, но все равно казалась вымученной. Художник весело сверкнул зубами:

– Знала что? То, что я глуп?

– То, что ты можешь творить прекрасное… Глупый! – рассмеялась Нириэль в ответ. Некоторое время они шутливо боролись, потом Алангор спросил:

– Интересно, если я попрошу инструменты и материал, урук-хаи позволят мне начать прямо сейчас?

– Не уверена насчет инструментов, – призналась Нириэль. – Вдруг они решат, что ты задумал подкоп или что-то в этом роде?

– Да, я как-то не учел. С тех пор, как я начал снова думать о творчестве, всякие глупые мелочи проходят мимо меня! Так не терпится взяться за резец… Может быть, ты все-таки попробуешь с ними поговорить? Я-то, похоже, везде, где мог, отношения испортил! Может быть, Ривендор, или даже Шенгар… Эй, ты меня слушаешь? Матерь Звезд, что случилось, Нириэль?!

С судорожным вздохом, напоминающим всхлип, эльфийка поднялась и сделала шаг вперед. Алангор не мог видеть ее лица, но за прошедший год он научился чувствовать настроение окружающих на расстоянии.

– Случилось, – тихо повторила она. – Что-то непоправимое. Или скоро случится. О, Светлый Творец, я это чувствую!

– Так что случилось, звезда моя?

– Я не знаю. Просто чувствую.

– Любимая, успокойся, прошу тебя. Если за один год произошло так много плохого, это не значит, что так будет продолжаться вечно! Скоро все наши беды останутся в прошлом.

Нириэль с нежностью посмотрела на Алангора. Одной мысли о том, что он все еще способен найти себя в творчестве, хватило, чтобы разом перевернуть для художника всю картину мира, превращая его из мрачного страдальца, обиженного на весь белый свет, в прежнего, восторженного и наивного взрослого ребенка, восхищенно ожидающего чудес, которые судьба, несомненно, заготовила за следующим поворотом. И, что самое удивительное, он их там, как правило, находил.

– Наверное, ты прав, – со вздохом сказала она.

Холодная, склизкая тварь по имени страх, засевшая где-то в горле, продолжала назойливо теребить ее своими тонкими ледяными лапками, дотягиваясь до сердца, живота, позвоночника, отбирая тепло у рук, ставших неожиданно тяжелыми и неловкими.

«Беда!» – в тон ударам пульса нашептывала тварь вкрадчивым шелестящим голоском.

– Шенгар, хватит глупить. Ты прекрасно знаешь, без тебя мне не обойтись.

– Значит, это глупо, братик? Да ты же без кого угодно обойдешься. Жизнь моя, мне и решать.

– Я знал, что ты упрямый придурок, но не до такого же! Сдохнуть из упрямства – это уже слишком!

– Все мы когда-нибудь сдохнем. Я тебе нужен? Отличный довод, мне нравится. Вот только я не вещь, чтобы мной так распоряжаться. Может быть, Ригги и готов добровольно пожертвовать собой. Я не готов, чтобы он сделал это.

– В героической смерти нет ничего почетного, – вмешался Ришнар. – Красивая сказка для того, чтобы дураки слетались на нее, как бабочки на фонарь. Пусть дураки в ней и участвуют! Умен тот, кто стоит в стороне и управляет этим балаганом. И остается в живых.

– Я когда-то лез в умники? Что-то не припомню.

– Брат, а как же порох? Кто сможет его получить, если тебя не станет? Вонючий дым, зеленое пламя – что будет со всем этим? Шенгар усмехнулся:

– Если в нем наступит нужда, получит кто-нибудь другой. Тут особой смекалки не нужно, только упертость. Смешал то с этим, потом это с тем. Не получилось – попробовал снова. А упертых у нас полны Пустоши. Прости, братик, я действительно так не могу. Я же не утверждаю, что ХОЧУ сдохнуть! Но, похоже, выдать убийцу – действительно лучший выход. Может быть, я тебе и нужен… Но если кому-то другому прикажут принять смерть за то, что совершил я, то я не буду нужен самому себе.

– А если не п-прикажут? – неожиданно подал голос тот, чьих комментариев и вовсе не ждали.

Дарбак, новый вождь клана Леденящая Смерть, замолк, перепуганный собственной храбростью. Язык сделался деревянным, и отказывался повиноваться своему владельцу. С трудом Дарбаку удалось перебороть волнение и развить мысль дальше: