Дмитрий Морозов: Гномий Клинок

— Ты чо, не мог подождать, пока «клиент» один останется? На кой ляд нам свидетель?

— На хрен ждать! И так до х… времени потеряли. Держите своего мазурика — щас он вам все подпишет! Верно, дядя?

Фрол поднес пудовый кулак к носу старика. Однако тот, вместо согласного кивка, вдруг нелепо дернул головой и посинел.

— Ты что сделал, придурок?! — чуть не подпрыгнул один из подельников. — У деда ж, похоже, инфаркт с перепугу! Он же теперь ни на что не годен!

Громила взвыл. Снова никакого кабака из-за какого-то поганого старикашки!

— Ты все подпишешь! — он схватил руку «клиента» и положил на заранее приготовленный договор. — Пиши! Или убью!

Старик судорожно вздохнул, рука корявым росчерком вывела что-то на бумаге — и закатил глаза.

— Ну что? — Фрол жадно облизнул губы. — Гуляем?

— Если бы… Крепкий дедок попался. Сталинская школа. Гляди!

Через весь лист документа, под завязку напичканного юридическими терминами, шла косая надпись: «Хрен вам!»

Фрол, дико матерясь, принялся остервенело пинать уже остывающее тело.

— Да оставь ты жмура, придурок! — рявкнул кто-то из подельников. — За собой лучше подчисти.

Он кивнул на давешнего парнишку. Тот очнулся и что-то мычал, пытаясь встать, однако ноги только слабо подергивались — явно был поврежден позвоночник.

— Не, на мокруху я не подписывался… — заканючил Фрол, мигом уловив новую возможность получить хоть какие-то деньги. — Коли боитесь, сами и кончайте, а я на поезд сел — токо меня и видали.

— Ладно. Получишь свою штуку. Только не тяни — мало ли кто тут может объявиться.

Громила довольно оскалился, сунул было руку в штаны за ножом, но передумал. Новая финка, недавно только купил — и портить ее об такого заморыша?! Фрол пошарил глазами по строительному мусору и подхватил какую-то плоскую ржавую железку примерно метровой длины.

— Что, спинка болит? — ласково спросил он, подойдя к пареньку, смотрящего на него с ужасом. — Ничо, щас полечим… Укрепим…

Рывком посадив у стены слабо стонущего мозгляка и наклонив ему голову, Фрол воткнул железку в спину несчастного — вдоль позвоночника. Послышался противный хруст, однако железка пошла легко, даже слишком легко для ржавой палки — однако громила не успел удивиться. Глаза его внезапно остекленели, и он неверными шагами направился в сторону подельников.

— Ну ты и зверь!.. — восторженно протянул один из них. — А просто горло перерезать нельзя было?

Подойдя, Фрол сильно ударил его в висок. Рэкетир отдал Богу душу, не успев понять, что происходит.

— Только без крови… я помню… — толстые руки громилы схватили за голову второго отчаянно заверещавшего «коллегу», рывок, хруст — и еще одно тело повалилось на траву.

Немного постояв, покачиваясь, Фрол пробормотал:

— Да-да, без крови…

С этими словами он отрезал веревку от висевших неподалёку самодельных качелей, наскоро соорудил петлю, закрепил ее на своей шее и, поднявшись на крышу сарайчика и привязав второй конец к трубе, бросился вниз. Несколько раз дернулся, засучил ногами — и в дворике настала тишина.

Жизнь Олега можно было назвать таковой только с очень большой натяжкой. Скорее, бессмысленным, безнадежным существованием без какого-либо просвета. Когда наступили лихие девяностые, родители парня, как и многие другие, не сумели найти себя в новом мире. Заводы и фабрики закрывались, рабочие места исчезали быстрее льда на июньском солнце, а государство на своих граждан плевать хотело: там, наверху, делили бывший общий пирог, внезапно оказавшийся безхозным, судорожно вырывая друг у друга куски посочнее. Многие тогда оказались на мели. Пытаясь хоть как-то прожить, они несколько раз перепродавали квартиру — в итоге оказались в старенькой коммуналке, в двух комнатушках, разделенных дощатой перегородкой. Отец Олега прыгал с работы на работу, пытаясь прокормить семью — пока наконец, не заболел и с некоторым смущением не отошел в мир иной. Навсегда запомнил парень застывшую виноватую улыбку на его мертвых губах: «Вы уж простите… больше ничем не помогу…»

Мать пережила отца ненадолго. Через год после смерти мужа она тихо уснула — и не проснулась. Олегу пришлось бросить институт, до окончания которого осталось совсем немного, устроиться на две работы — и горбатиться с утра до вечера, пытаясь хоть как-то свести концы с концами. На похороны отца они истратили все сбережения, а чтобы похоронить мать, он сдуру взял ссуду в банке: там, где «все можно оформить очень быстро и под минимальные проценты». С тех пор работал только на возврат этой проклятой ссуды, не будучи в силах выплатить даже часть — так называемые «минимальные проценты» обернулись кабальным ярмом, отбирающим почти все деньги, которые мог заработать обычный трудяга без образования. И жизнь была пустой.