Марина и Сергей Дяченко - Алена и Аспирин

— Как ее зовут? — спросил Вискас Аспирина. Тот пожал плечами. — Что, даже имени не спросил?

— Н-не успел.

Вискас саркастически хмыкнул:

— Мало времени было?

— Да так как-то… — Аспирин взял с блюдца печенье и принялся лихорадочно его поедать.

— Ладно… Допивай, — сказал Вискас девчонке. — Поедем в детприемник.

— Куда?

— Если ты сейчас не скажешь, кто родители и где живешь, я отвезу тебя в приемник-распределитель, и там с тобой поговорят специалисты… педагоги, — Вискас нехорошо усмехнулся.

— Я не здесь живу, — сказала девочка тихо.

— «Сами мы люди не местные», — прогнусавил Вискас. — Значит, отправят домой. Если будут деньги. Давай, дохлебывай…

— Если надо денег на билет, я дам денег, — предложил Аспирин.

Вискас покосился на него без уважения:

— Нам того и надо… Присосется и будет клянчить, клянчить, вымогать…

— Не буду, — сказала девочка еще тише. — Мне от него ничего не надо. Пусть только признает, что он мой отец.

Аспирин, жевавший печенье, все-таки поперхнулся и зашелся кашлем.

Вискас сел верхом на стул. Некоторое время смотрел на девчонку, которая прихлебывала чай, как ни в чем ни бывало. Перевел взгляд на Аспирина. Тот не мог говорить — давился печеньем.

— Че сказала-то? — спросил Вискас, буравя девочку глазами.

— Я его дочь, — девочка с достоинством выпрямилась на стуле. — Они с мамой… расстались. Я еще не родилась тогда. Вы его спросите — он помнит Любу из Первомайска, должен помнить…

— Какая Люба? — Аспирин наконец-то обрел дар речи. — Какой Первомайск?

— Люба Кальченко. Вы вместе в Крыму отдыхали.

— Какой Крым? Витя, это кошмар какой-то, она же все врет…

Профессионально-свинцовые глаза Вискаса сделались еще угрюмее.

— Алексей Игоревич, — сказала девочка тонко и жалобно. — Мне от вас ничего не надо. Мы проживем… Мама на инвалидности, работала тяжело, на вредном производстве, и у нее диабет… У бабушки пенсия… мне не надо никаких денег! Я только хотела приехать, посмотреть…

— Витя, она врет, — Аспирин нервно засмеялся. — Это… просто смешно. Просто балаган какой-то.

На широком лице Вискаса явно обозначилось отвращение.

— Эдак кто угодно может прийти и что угодно сказать, — сквозь зубы сообщил он девчонке. — Может, ты вообще моя дочь? Или Папы Римского?

По девочкиному лицу покатились слезы. Она сунула руку в задний карман джинсов и вытащила маленькую черно-белую фотографию; фото шлепнулось на стол, как козырная карта. Вискас и Аспирин одновременно над ней склонились. На когда-то глянцевой, а теперь потертой и поцарапанной карточке обнимались мужчина и женщина. Лицо женщины виделось четко, она была брюнетка лет двадцати, не красавица, но очень веселая. Лицо мужчины получилось смазанным — видно, он поворачивал голову в момент съемки. За спинами влюбленных пенилось барашками море.

— Это он, — сказала девочка и слизнула самую крупную слезу, докатившуюся уже до губ.

— Да тут же невозможно разобрать, кто это! — выкрикнул Аспирин. — И потом… — добавил он тоном ниже, — мало ли кто с кем когда обнимался… Это же не доказательство!

Вискас смотрел на фотографию. Свинцовые глаза не выражали ничего.

— Чего тебе от меня надо? — Аспирин отступил к окну. — Денег… сколько тебе надо, чтобы ты ушла?

— Ни копейки, — сказала девочка твердо.

— Леха, — Вискас поднялся со стула. — Можно тебя на минуточку?

Аспирин пошел за ним в прихожую.

— Какого хрена? — устало поинтересовался Вискас.

— Она врет, — прошептал Аспирин. — Я клянусь тебе. Не было никакой Любы из Первомайска.

— Можно подумать, ты всех их помнишь, — пробормотал Вискас. — Как она оказалась у тебя в квартире?

— Я привел…

— Ах, привел, ну так и уводи, — бросил Вискас через плечо и взялся за дверную ручку. — Сам решай свои семейные проблемы. Привет.

Дверь захлопнулась.

В кухне серебристо прозвонил колокольчик — «ля», как справедливо заметила девочка.

Аспирин поплелся в комнату. Лег на диван и закинул ногу на ногу.

Как с ним могла приключиться эта идиотская история?

Мама всегда говорила: характер — это судьба. Стоит один раз, только один раз проявить слабость, и в образовавшуюся щель потоком врываются несчастья. Аспирин даже нищим старушкам на улице никогда не подавал — навсегда исключил их из своего поля зрения. Аспирин спокойно съедал свой пляжный шашлык на глазах у шатающегося по берегу пацана-попрошайки. Как могло случиться, что он притащил в дом, в свой дом-крепость, куда не ступала нога постороннего, — приволок чужого ребенка?