Юрий Бурносов - Книга демона

Тильт планировал покинуть свою темницу чуть раньше.

Его раздирали противоречивые желания. С одной стороны, ему хотелось как можно скорей выбраться на волю. Но в то же время он страстно желал как можно дольше поработать над Книгой. Он сжился с ней, свыкся, сросся. И он не мог оставить творение незаконченным.

Хоть и собирался это сделать.

Его снедало любопытство – что же будет на последних страницах величайшей книги? Какие тайны покажет она молодому писцу, чему еще научит, на что откроет глаза?

И Тильт тянул время. Днем работал над Книгой Драна, не уставая удивляться мастерству безымянного автора. А ночами готовился к побегу, трудясь над собственными магическими текстами.

Не все у него получалось. А значит, еще было чему учиться.

Клетка была довольно высокая: в ней можно было стоять, лишь немного пригнув голову. В ширину она имела четыре шага – то есть при желании по ней даже можно было разгуливать. Железные прутья клетки толщиной были в два пальца. Под войлоком на полу прятались крепкие мореные доски. Дощатый же потолок был обтянут толстой кожей и отлично защищал от брызг и дождя.

Клетка стояла на палубе под открытым небом. Над ней хлопал парус и посвистывал в снастях ветер. Если погода была солнечной, то в клетке было жарко и душно; ночью и в ненастье холод заставлял Гая забиваться в угол. Впрочем, мерз он не сильно. Ему вернули одежду и дали большое теплое одеяло, а в особенно студеные и промозглые ночи в клетку подбрасывали бурдюк с горячей водой. Гай обнимал его, укрывался всем, чем мог, и так, скорчившись, пережидал непогоду.

Но самое неприятное заключалось в том, что клетка постоянно была закрыта плотной тканью. Разглядеть что-либо сквозь нее не представлялось возможным. Только и можно было определить, день сейчас на свободе или ночь, вечер или утро. Гай сперва искал в складках полога хоть какую-нибудь щелку; не найдя, пытался провертеть дырочку. Но тщетно: надежно закрепленная ткань накрывала клетку в несколько слоев, усилиям Гая она не поддавалась. Так что развлечений у плененного писца было немного: он ковырял войлок на полу, царапал кожу на потолке, выстукивал на железных прутьях выдуманные марши, но чаще просто лежал на спине и слушал, что творится кругом.

Мимо клетки то и дело проходили тралланы: Гай узнавал их по лязгу железа, которое они, кажется, никогда не снимали, и по особому топоту. Общались тралланы обычно на своем языке – звучал он так, будто у говорящих рот был забит морской галькой. Имелись на корабле еще какие-то люди: их язык походил на птичий щебет, и Гаю казалось, что так должны говорить желтокожие маскаланцы. Впрочем, в этом он уверен не был, поскольку маскаланского языка не разумел. Из постоянных звуков существовали еще бой волн и размеренные скрипы. Чем сильней бились волны, тем шумнее скрипел корабль. Редко-редко раздавались птичьи крики, из чего Гай сделал вывод, что плывут они далеко от берегов. Это его пугало: он боялся вольных штормов, о которых имел книжное представление, и не однажды воображал, как огромная волна, переливаясь через судно, срывает с места запертую клетку и увлекает ее с собою в морскую пучину.

Но, на счастье, штормов пока не случалось. Ветер, правда, обычно был довольно крепкий, а волнение весьма сильное, и оттого первые два дня Гая мутило и рвало. Еду ему приносили исправно; дважды в день ее подсовывали под мокрый полог и с помощью особого крюка двигали вплотную к решетке. Но аппетит у Гая появился лишь к концу третьего дня. Он съел тогда все, что было в плоском котелке, а именно: чуть подгорелую кашу с мясом, два пшеничных сухаря, пропитанных медом, моченое яблоко, какой-то диковинный кисловатый фрукт и горсть изюма. Следующий завтрак был не хуже, и Гай сделал вывод, что его действительно держат на особом положении. Вряд ли экипаж столовался так же разнообразно; тралланы, скорей всего, обходились только пустой кашей да сухарями. Хотя как знать…

Вскоре Гай привык к своей новой жизни и смирился с ней. Уже и пребывание в клетке казалось ему не столь страшным. Он находил в этом и хорошие стороны. Ведь крепкая решетка защищала его от лютых дикарей, которые с самого детства вселяли в него трепет.

Он считал дни морского путешествия и гадал, чем же оно закончится.

В то, что его хотят убить, он не верил.

И он вспоминал слова, однажды сказанные Гриффом: «Запомни, маленький мастер: с тем, кто с тобой заговаривает, всегда можно договориться».